Макароны по-флотски

Дело в том, что заведение это, обнесённое серым бетонным забором с колючей проволокой, имело (ибо ныне разрушено, как и вся армия) свой собственный гальюн типа «сортир» на шесть унылых дырок с общей выгребной ямой, выполненной в лучших военных традициях в виде бетонного же мешка. Сверху и сбоку – опять бетон. Не гальюн, а фюрер-бункер. Так вот, именно туда, где сплошной однородной массой лежало оно, вековое и нетленное... именно туда, в одну из шести дырок, как-то раз прекрасной тёплой летней ночью некий неизвестный солдат-матрос Пупкин и сыпанул необходимо-достаточную дозу фирменных военно-морских дрожжей, которые не чета обычным кухонным.

И дремлющий дракон был разбужен. Через несколько дней после инициации жуткое тесто неопределённого цвета, булькая и пузырясь, рвануло на свободу, сопровождаемое оглушительным амбрэ. Страшной неуправляемой биомассой содержимое ямы неудержимо пёрло на солнечный свет, и не было на свете силы, способной остановить этот порыв... Оно было бесконечным и бессмертным, как Коннор Маклауд.

Неравная битва с дерьмом длилась примерно неделю, с применением технических средств, и с трудом победивший в ней старшина гауптвахты на победителя не походил. Больше месяца после этого на кичу никого вообще не сажали, потому что дышать там было решительно нечем. В отличие, конечно, от старшины, для которого гауптвахта – родной боевой пост. Гарнизон ликовал.

Ибо любят военнослужащие старшину гарнизонной гауптвахты. Не могут они сдержать своего уважения. Есть, есть в нём, в старшине гауптвахты, что-то такое, что с необычайной силой притягивает внимание наиболее изобретательных членов наших воинских коллективов.

Жаль только, что нонче гауптвахты отменили. Негде развернуться.

НАШ МАЙОР

– Иди сюда, лейтенант. Банку вот эту держи. Ага, так… только ниже.

И майор вставляет один конец шланга в двухсотлитровую железную бочку. Другой конец засовывает себе в рот. Сосёт… Оп!!! ГЛОТОК!!! Резко выдёргивает шланг из пасти и пихает в трёхлитровую банку. Из шланга ровно течёт хрустально прозрачная струя.

– Бле-е-е-е!.. – майор протягивает руку к сейфу.

На сейфе кружка с водой. Он запивает мерзкую жидкость, на глазах слёзы.

– Уффф!.. Фу-у… представляешь, лейтенант? И вот так по пять раз в день… Ну как тут не спиться?

Вообще-то я уже не лейтенант. Я уже старшой. Но к майору попал два дня назад. Майор теперь мой начальник группы, а по-нашему группёр, или группенфюрер (у нас в ядрёнутых войсках своя особенная система – расчёты, группы, бригады; поэтому есть также бригадефюреры и расчётенфюреры). Кроме всего прочего (не скажу чего), надёжно спрятанного в нашем особом здоровенном хранилище с полутораметровой толщины стенами и стодвадцатитонной дверью, в заведовании ещё и бочка со спиртом, и пять раз в день (а то и чаще) майор вынужден проводить одну и ту же процедуру: шланг – бочка – пасть – банка (канистра, бутылка…) – кружка. Конечно, существует специально изобретённое резиновое приспособление: качаешь, и шыло само льётся, но наш майор ему упорно не доверяет и продолжает мучиться. Мазохист – это тот, кому мучение доставляет удовольствие. А покажите мне майора, который откажется от тяжкой доли пять раз в день глотать чистый спирт-ректификат, ГОСТ 18300-72.

– Слушай стишок, лейтенант.

Я нисколько не обижаюсь на «лейтенанта», потому что на нашего майора обижаться – грех. Его у нас уважают все поголовно.

Я весь внимание. Ибо наш майор – поэт.

– Это я сам написал. Когда лейтенантом был, – майор садится на стул и обтекает его; у него центнер с добрым гаком живого весу и четыре подбородка под грушевидным красным лицом с маленькими глазёнками и добродушной улыбкой конченого пенсионера. – Слушай-ка.

Не хватает кислороду,

Сплю на жёстком рундуке.

Ночью мне приснились бняди,

А проснулся – х-хюй в руке.

– Ну, как?

– Классно, Валентин Анатольич! А ещё можно?

– Можно, – майор закатывает глаза и упоённо декламирует:

Ну всё, друзья, я умираю,

Упёршись х-хюем в потолок,

А сам дрожащею рукою

Держу пязззду за хохолок…

Вот какой у нас майор! Он даже наказывает – прелесть просто: «Мичману Горбенко за нетактичное поведение объявляю двадцать три строгих выговора!» И ещё через пять секунд: «Без занесения». Это играли в «козла», и он майору «сопливого» повесил – закончил на «пусто-пусто», а у нас принято в таких случаях проигравшему «смирно» орать, ну он ему и крикнул.

– Валентин Анатольич! – это уже Лёха голос подаёт.

Лёха Зайцев – самый настоящий лейтенант, только что с училища, «непочатый», ещё погоны не обмялись. Он глядит на майора с безраздельным восхищением. Майор расплылся на стуле, с трудом скрестив руки в замок на необъятном пузе.

– Чаво?

– А вот у вас… ну, эта... любовь – была?

– Любо-овь? – майор прикрывает глаза, задрав их к потолку. Минутная пауза. Блаженно улыбается: – Была, ребятки, ещё как была…