– А расскажите, Валентин Анатольич! – мы садимся напротив зубра-монстра-аксакала.
– Эх-х, ребятки!.. И-и!.. Была!.. И любила меня, у-у-у... А как я её любил, а! М-м!.. Какие стихи писал! (Тут я себе представил.) Мы когда в первый раз поцеловались...
– Красивая? – это Лёха взволнованно перебивает.
– Да-а-а… краси-ивая… – майор расцепляет руки и показывает: –
Во-от такая жопа!!!
У Лёхи пробивает слезу, у меня тоже. Так всегда – когда хочется ржать лошадью, а нельзя, и держишь в себе, и давишься, давишься, а оно прёт и прёт.
Звенит телефон. Майор берёт трубку.
– Да… ага… хорошо… ну давай, Виталь Палыч, приходи. Сколько, три? Добро… Уф… подъём, ребятки, марш за мной. Щяс Мурашкин подойдёт; Рустам, сходи открой ему калитку.
Видели бы вы ту «калитку»...
Мы следом за майором идём в «шыльную».
Я:
– Валентин Анатольич, так вы ж, вроде, всё выдали на сегодня...
– Хе. Всё, да не всё. У нас и заначечка имеется… Смотри, видишь линейку?
Вижу, деревянная линейка в полтора метра. Майор суёт её в бочку и вынимает. Она наполовину мокрая и пахнет спиртом.
– Вот с этой стороны деления – это килограммы. А с этой – литры. Получаем в килограммах, выдаём в литрах. Так заведено. Коэффициент известен. Умножай и дели… между боевой техникой и друзьями… Понял?
Конечно, понял. Шыло – в первую очередь вожделенный напиток, а уже потом гнусная ядовитая техническая жидкость для протирки совершенно секретных железок особой важности.
– Вот так… давай, соси. Я уже сегодня не могу. Да и годы не те уже. Тренируйся, лейтенант, пригодится в жизни… водичка вон там, на сейфе.
Пригодилось, а как же. Ещё как пригодилось.
А Лёха теперь уже капитан второго ранга, скоро будет первого. И – надо же! – ну просто копия нашего майора. Только вот стихи не пишет. А жаль.
НАЦМЕНЫ
Выхожу как-то раз в курилку, а там стоят три капитана третьего ранга. Один поодаль – он вообще-то татарин, зовут Нэм, а фамилия Хайбулин – курит и думает о чём-то своём, тщательно наморщив предпенсионный лоб... Между двумя другими происходит примерно такой диалог:
– ...Да ладно ты! Пойдём и всё. Возьмём пузырь... или два…
– А чего там будет?
– У Ленки день рождения, я ж тебе говорю.
– Ну-у-у... не-а, тем более не пойду.
– Почему?
– Да я ж там никого не знаю.
– Ой, да ну фигня какая! Два стакана – и все друзья. Пошли!
– Да ну, не. Не могу я так. Что я, этот, что ли?.. как его... Меня туда не приглашали, я и не пойду.
– Чего ты, как девочка? Ты девочка, или ты майор флота Российского? Ну? Девочка, да?
– Валя, не агитируй, не пойду.
– Да почему?!
– Почему, почему... Что, не знаешь, что ли? Незваный гость хуже татарина.
На последней фразе стоявший поодаль Нэм встрепенулся:
– Как ты сказал?!
Приятели забеспокоились.
– Нэм, Нэм, ты не так понял...
– Нэм, извини, он не это имел в виду...
– Нэм, я хотел сказать...
– Что ты хотел сказать?!
– Я хотел сказать, что это... незваный гость лучше татарина!
И вот тут окурок воткнулся точно в лоб.
.
ИКРА РУССКАЯ КРАСНАЯ
Старший мичман по имени Гена (а точнее – Геннадь Николаич) собрался в очередной заслуженный отпуск. «Дело было летом, летом...», а лететь предстояло далеко. Как обычно, отпуск Гены некоторым образом не совпал (вернее, совсем не совпал) с отпуском жены, и раз уж лететь предстояло одному, Гена готовил всё необходимое особенно тщательно, чтоб впопыхах чего-то не забыть. Остающаяся на хозяйстве жена старательно помогала.
После непродолжительных двухдневных сборов и стремительного прощания, уже в аэропорту, полурасплавленный щедрым камчатским солнцем взгляд нагруженного двумя чемоданами Гены случайно упал на авоську некоей дамы на каблучках. Дама дефилировала от камеры хранения. Из авоськи аппетитно торчали два солидных хвоста копчёного кижуча, сиречь лососятины.
Гена похолодел и уронил чемоданы на асфальт. Он вспомнил, что забыл дома все три банки красной икры, которую приготовил для ближних и дальних родственников. Вот так вот получилось – остались возле дивана. Без икры смысл поездки радикально менялся: во-первых, Гена не был у родичей уже два года, в письмах постоянно описывал прелести Камчатки и, в частности, красную икру, всякий раз обещая привезти много-много. Тут необходимо учесть, что на дворе стоял восемьдесят четвёртый год, и время московского изобилия, прямо вытекающего из дальневосточного обнищания, ещё не наступило. А во-вторых, одна из баночек должна была стать тем самым двигателем прогресса, тем поршнем, который уверенно протолкнёт Гену в очереди на долгожданную квартиру в тёплом краю... Словом, было от чего похолодеть и остолбенеть. Возвращаться же домой за банками означало неизбежно опоздать на самолёт. Гена стоял, напоминая изваяние буриданового витязя на распутье – с двумя чемоданами и без рокового камня.
В эту самую минуту растерянного Гену, что называется, вычислили.
– Икорка нужна?
От заговорщического шёпота над самым ухом Гена вздрогнул, как от выстрела, но быстро сообразил, что предлагают не кокаин, и обернулся. Между прочим, кокаин не кокаин, а с левой перепродажей рыбьих яиц красного цвета в те времена было весьма строго.