«Македонские легенды» Византии

Исправляя ошибки предыдущего правления, Калафат вернул из ссылки Георгия Маниака и отправил его в Италию, где положение византийцев в последние годы резко осложнилось. И полководец сразу же отличился, нанеся врагам тяжелое поражение в апреле 1042 г. при Драгине. Дальнейшее наступление византийской армии в Италии давало надежду, что вскоре ситуция на полуострове кардинально изменится. Опасаясь ярости солдат-наемников, уничтожавших все на своем пути и не знавших жалости даже к монахам, города Монополи, Матера и Джовинаццо срочно запросили о пощаде[818].

Следует сказать, что действительно лютость солдат византийской армии стала просто притчей во языцех. Современники тех событий дружно и согласно между собой перечисляют, как воины Маниака вешали, рубили и закапывали живыми в землю всех попавших в их руки людей, не исключая и малолетних детей. Нередко, желая продлить мучения, несчастных закапывали до головы, предпочитая, чтобы солнце, зной и дикие звери довершали казнь. Однажды византийцы застали на поле 200 крестьян, которые тут же были умерщвлены. Очевидно, в своем походе греческий полководец сделал ставку на жестокость, надеясь таким способом вернуть территорию под власть Византийской короны[819].

А в это время в Константинополе Михаил V начал постепенно, но публично отставлять своих родственников от должностей. Надо сказать, Калафат, в отличие от Иоанна Орфанотрофа, совершенно не заботился о своей родне, настроения и душевный настрой которой не был для него тайной. И потому, по словам современника, он ничуть бы не расстроился, если бы вдруг всех его родственников накрыло морской волной[820].

Затем настал черед самого Орфанотрофа. Первоначально Калафат осторожно начал возражать дяде на заседаниях синклита, а затем, обвинив во всех грехах, сослал на удаленный остров, где тот и скончался в 1043 г. Вслед за ним на алтарь победы были принесены оставшиеся родственники из семьи Пафлогонцев: их безжалостно оскопляли и ссылали. Исключение составил лишь уже знакомый нам дядя василевса Константин, которому он пожаловал титул новеллисима – тот, кто всегда и во всем поддерживал своего племянника[821].

Правда, семейство Пафлогонцев зашло уже так далеко и настолько отставало от государственого сознания своего царственного родственника, что перемена мест вверху иерархической пирамиды едва ли сказалась на их многолетних привычках. Когда впоследствии, уже после падения своего благодетеля, Константин будет предан суду, в его казне обнаружат почти 50 кентариев золота (без малого 2 тонны!), которые, конечно же, были конфискованы – разумеется, они были нажиты далеко не праведным путем[822].

Все было бы хорошо, но тут Михаил V совершил роковую для себя ошибку – он решил, что дело уже сделано, и императрица Зоя, его «мать», может быть безболезненно отстранена от власти. Лишь в этом случае, полагал он, оппозиция не сможет противостоять ему и его приверженцам, которых, без сомнения, следует отнести к группе «аристократии денег». Однако Михаил V недооценил своих врагов и настроение населения[823].

Казалось бы, все было подготовлено правильно. Вначале окруженный группой льстецов в неизменном присутствии дяди Константина Михаил бурно негодовал, что имя царицы провозглашали первым перед ним. Однажды, «в сердцах», он даже, как говорят, признался, что готов откусить свой язык, некогда назвавший Зою «госпожой». Однако Калафат не учел той популярности в народе, которую снискали себе предыдущие представители славной Македонской династии. А также того простого обстоятельства, что его царствование до тех пор оставалось легитимным в глазах константинопольцев, пока над ним возвышалась Зоя, власть которой пусть даже оставалась номинальной.

Пожалуй, самым испытанным способом убрать ненужную, как ему казалось, Зою являлась естественная кончина царицы, но для этого Калафат был слишком нетерпеливым. А отравить «госпожу» представлялось очень опасным – никто не мог предсказать последствий такого заговора, о котором так или иначе все равно прознали бы в народе. Любопытно, что, подготавливая свой план, Михаил совершенно забыл о Феодоре, которая тем временем жила в монастырской обители, вознося молитвы к Богу. Между тем существование Феодоры, как порфирородной царевны, также сыграет свою роль в грядущих событиях, о чем Калафату нужно было бы подумать заранее[824].