Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Вальди был слишком молод, чтобы сверх меры увлекаться темой нашего неотвратимого конца и оглядываться на смерть по-соседски – во всяком случае, на собственную смерть, шастающую где-то в отдаленье. А несчётные жертвы холерных вибрионов, вот этих шевелящихся под трубкой микроскопа шустрых тварей, представлялись ему трын-травой на гибельном поле, уходящем далеко за горизонт. Вибрион удобрил поле миллионами людей, и, несомненно, уложит в землю ещё больше – если не скрутить его в узел и не заставить подчиниться прямо сейчас! Эта возможность открылась перед Вальди Хавкиным здесь, в доме Пастера, за лабораторным столом. И на фоне массы безымянных, из которых состоит земля опоясывающего мир безграничного кладбища, гибель одного волонтёра, согласившегося рискнуть своей жизнью ради нового слоя людей, оборачивалась для Хавкина бесспорным поражением и представлялась ему трагедией вселенского масштаба… Кто знает, может, он был и прав.

Новости, скупо просачивавшиеся из Пастеровского особняка, не обходили стороной медицинский мир Парижа. Эти новости, по пути в академические салоны, обрастали нелепыми слухами и обращались в сплетни, захватывающие дух. Сплетни! Во все времена, во всех концах земли сочные сплетни играли немаловажную роль в поступательном движении событий. Зоологические сплетни из Пятнадцатого округа носили анекдотический характер: погоня охотников за зубастыми невидимыми разбойниками подавалась в ироническом ключе, густо сдобренная оскорбительными деталями. В этом не было ничего нового, но всё же после публикации нашумевшей статьи Хавкина признанное медицинское сообщество, заслышав шелест микробиологических сплетен, наставляло ушки топориком. С азартным нетерпением ожидалось появление новой статьи Вальдемара Хавкина, в которой он якобы объявит о своей решительной победе над холерой и наступлении нового, лучезарного века в медицине. Заслуженные медики от таких потрясающих новостей строили гримасы и воротили нос. Никто из них не признался бы в том, что верит в успех ловцов микроскопических зверьков и смехотворных опытов с подзорной трубкой у глаза, – но и опровергать без оглядки результаты таинственной и непонятной работы в Пастеровском институте не отваживался: а вдруг получится, а вдруг, неведомо как, свернут шею эпидемиям? Новое, ненадёжное время наступало, опережая часовые стрелки, и научным наблюдателям следовало не сводить с них глаз, чтобы не отстать и не остаться в дураках. Мир менялся от года к году, грядущий двадцатый век таил в себе немало неожиданностей: народившееся племя нигилистов и ниспровергателей ставило в тупик добропорядочное поколение отцов.

Чем больше месяцев утекало с того памятного вечера в лаборатории, тем ближе подбирался Хавкин к «окончательному решению» схватки с вибрионом, тем неизбежней возвращался он к вопросу, кто станет подопытным волонтёром – истинным героем испытания его противохолерной вакцины. Себя он видел в этом качестве издавна и неотвратимо – но этого было совершенно недостаточно: злокозненные контролёры, настроенные против самой идеи вакцинации, обвинили бы его в подтасовке фактов и мошенничестве. Тут нужен был человек со стороны, далёкий от пастеровского особняка – чтоб его не в чем было заподозрить.

Кто это может быть? Цветочная Люсиль подошла бы бесспорно, но уговорить её будет трудней, чем говяжью тушу из мясного ряда. Цирковые тоже не согласятся и не пойдут в герои ни за какие коврижки: зачем им это? Аплодисменты в шапито их вполне устраивают… Тогда – кто?

Он знал – «кто», знал с самого начала. И откладывал решающий разговор до последнего – до того дня, когда на самом себе убедится в безопасности эксперимента.

Тот день, когда в Пастеровском особняке на свет появилась облегчённая болезнетворная сыворотка Хавкина, ничем не отличался от предыдущего – зато отличался от последующего. Вечером, когда Институт опустел, Вальди положил на стол в безлюдной лаборатории чистый лист бумаги и написал на нём своим безукоризненно ровным почерком: «Я провожу этот эксперимент ради науки, её развития и конечного торжества». Затем набрал в шприц рассчитанную до миллиграмма дозу сыворотки и ввёл её в мышцу левого плеча. Малейшая ошибка в расчётах и концентрации раствора несла в себе угрозу смерти – не сразу, так через несколько дней. За эти несколько дней, в случае успеха, испытуемый доброволец справится с лёгкой, безопасной для жизни формой болезни, он выработает спасительный иммунитет – и тогда проверочное заражение полновесной дозой холерного яда разобьётся о стену защитной реакции организма. На этом принципе и были построены лабораторные изыскания Хавкина, и их благополучный исход, в атмосфере насмехательской враждебности оппонентов, целиком зависел от публичного испытания на людях. Победа Хавкина с его вакциной в пробирке означала бы триумф планетарного масштаба, отправную точку для уничтожения пандемий, унесших сотни миллионов жизней, и утверждение нового направления в науке. Немало для недавнего боевика, базарного грузчика и циркового борца.