Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

После критически, а то и враждебно настроенных французских медиков британцы проявляли дружелюбие, отчасти даже восторженность. Приглашённые в Генеральный совет гости разбирались в работах Хавкина: они читали его статью в научном журнале, они были в курсе испытаний противохолерной вакцины, проведённых исследователем на себе самом и трёх волонтёрах в больнице для неимущих. Появление Хавкина в актовом зале Совета встретили аплодисментами, а его сообщение о микробиологических исследованиях и первых достижениях науки бактериологии не вызвало в зале порыва протеста, как то бывало в Париже. Стоя за кафедрой перед собравшимися, Хавкин осознал благодарно, что британцы куда менее консервативны в ви́дении научных горизонтов, чем французы. И это внушало надежду…

Вслед за торжественным приёмом, день спустя, начались деловые переговоры. Джейсон Смит присутствовал, давал советы и помогал, как повивальная бабка при родах. Без этой бабки дело шло бы не так накатано; на свет божий рождался план, которому суждено было изменить печальный ход событий, ведущих на кладбище. При таком судьбоносном разрешении от бремени опытная повитуха нужна, просто необходима! И Вальди испытывал к Джейсону благодарность за труды и заботы.

Более всего Хавкину хотелось получить в своё распоряжение лабораторию, где он смог бы без промедлений продолжить опыты по совершенствованию вакцины и без проволочек приступить к изготовлению запаса препарата, достаточного для выборочных вначале, а затем и массовых прививок населения. Такое намерение Вальди отвечало интересам королевского управления Общественного здравоохранения, и это представлялось залогом успеха переговоров.

На исходе третьего дня деловых встреч Джейсон Смит объявил перерыв до конца недели. Свободные дни были отведены для отдыха – осмотра достопримечательностей, пеших прогулок и ознакомительных поездок вокруг столицы. Во время одной из таких приятных поездок Джейсон Смит почти напрямик сказал Хавкину, что его научное будущее благожелательно рассматривается «на самом верху» и решение будет ему сообщено уже в ближайшие дни. Дальше этого Джейсон не пошёл и держал рот на замке, сколько Хавкин ни пытался у него выудить хоть какие-нибудь подробности или намёки: консультант умел красиво говорить, но и молчать он умел не менее красиво.

Воскресным чистым утром Хавкин вышел из своей гостиницы «Савой» на Набережную королевы Виктории и, не спеша, побрёл вдоль реки в сторону Вестминстера. Он понимал, что решение его судьбы последует не сегодня завтра, и ему хотелось в одиночестве обдумать наплывающие события. Нельзя сказать, что все эти дни в Лондоне он сохранял спокойствие – ожидание тяготило его, неизвестность томила; Вальди желал ясности, но и побаивался её: он не знал, что его ждёт. Роскошь «Савоя» и все эти торжественные приёмы и высокие встречи, он понимал, выпали на его долю совсем неспроста – но из гостиницы его могут выселить в любой момент, приёмы прекратить, а встречи свернуть. Всё зависит от последнего слова, ещё, судя по всему, не произнесённого «на самом верху». Ему хотелось верить Джейсону Смиту и его оптимистическому прогнозу, но эта его вера была оплетена сомнениями и полна скептицизма. Он, в глубине души, предпочитал рассчитывать на худшее – подобно поколениям своих еврейских предков, оставивших ему в наследство такой неприятный подход. Оборудованная лаборатория и научная независимость – это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Но что ж тогда окажется правдой?

Запросы были чрезмерны, вопросы – неразрешимы. Ему оставалось только одно – ждать, и, шагая по набережной Темзы, он, довольно-таки безуспешно, старался приглушить в себе кипящее нетерпение. Музей с его жизнью, параллельной нашей, мог отвлечь Хавкина от его постылой заботы, вот он и держал путь к Британскому музею – там, спору нет, было на что отвлечься. Потом он вдруг подумал о тысячах замечательных предметов, которые на него обрушатся осыпью со стен и из витрин, и поменял маршрут: прибавив шагу, взял курс на музей естествознания, где кости и чучела куда родней и понятней.

Уже подойдя к высокой арке входа, Хавкин вдруг почувствовал прилив облегченья: вот сейчас он окажется в знакомой среде, и житейские заботы останутся за каменными стенами зоологического собрания. Он вошёл. Дружелюбные чучела окружали его в высоком, как собор, фойе. Анфилада залов открылась перед Вальди, он проходил их один за другим, будто бы назначенная цель его вела. И действительно, на пороге вытянутого, как ангар, помещения он остановился удовлетворённо.