Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

«Индия, конечно, не близко, – вымученно продолжал он, – но и не так далеко, как два-три десятка лет назад: электричество и паровая машина проложили дорогу технической революции, наука переделывает старый мир». Что бы ещё написать – ласковое, тёплое? Эпистолярный стиль не был сильной стороной Вальдемара Хавкина: «Дальние страны стали ближе, и путешественник может с меньшим риском удовлетворить своё любопытство». С нажимом потирая пальцами лоб, Вальди задумался над письмом. Теперь писать про кита было бы сущей нелепостью, и Хавкин решительно отказался от этой затеи. Вот когда жизнь, идущая по прямой, снова столкнёт его с Асей – тогда он всё ей и расскажет своими словами: и про кита, и про встречу в музее естествознания. Про всё. А пока что: «Моя незабываемая Ася, я непреклонно верю, что наша встреча не за горами, она обязательно произойдёт».

Время не сохранило ответных писем Аси Рубинер – то ли послания Хавкина до неё не дошли, то ли она, горюя над своей судьбой, не желала вступать с Володей в переписку – кто знает…

Суперсовременный, полтора года назад сошедший со стапелей пакетбот «Бенгалия», снабжённый двумя паровыми машинами на винтовом ходу, готовился в Саутгемптоне к выходу в рейс. Кроме почты и груза, как военного, так и гражданского назначения, пакетбот должен был принять на борт и разместить в одноместных и двухместных каютах первого класса три десятка пассажиров, направлявшихся в Индию. Морской переход был рассчитан на три недели, Хавкин планировал прибыть в Калькутту первого июля. До исхода лета ему предписывалось развернуть лабораторию, а осенью начать массовую вакцинацию населения. Только такая радикальная мера могла сбить пламя холерной пандемии, полыхавшей в Бенгалии уже не один десяток лет и до нынешнего, 1893 года, убившей, по скромным подсчётам, около тридцати миллионов человек. На этом жутком фоне гибель от холеры двух десятков тысяч британских солдат могла бы показаться незначительным ущербом стороннему наблюдателю – но только не англичанам из военного министерства. И можно было их понять без особого напряжения мыслительного аппарата.

Со всеми этими горькими подробностями колониальной жизни Хавкина ознакомили в дни его сборов к отъезду. В числе ознакомителей фигурировали люди, знающие толк: армейские офицеры высоких званий, специалисты по тропической медицине, ответственные чиновники министерства иностранных дел. Встречи – их организовывал и на них присутствовал Джейсон Смит, консультант, – проходили в неофициальной обстановке, в гостинице «Савой». За чаем, кофе, сладостями и выдержанным бренди Хавкин слушал рассказы бывалых людей о «жемчужине Короны» и положении там дел; у него складывалось впечатление, что островки британской цивилизации располагаются в крупных городах – Калькутте, Бомбее, Мадрасе, – окружённых бескрайними тропическими просторами, населёнными десятками миллионов дикарей, враждебно настроенных по отношению к английским цивилизаторам. Европейская культура и образование – только они, а больше ничего, помогут сблизить политические позиции колонизаторов и аборигенов. Эта концепция работает и приносит плоды; три университета, основанные англичанами, сделали возможным возникновение образованной группы индийцев, плодотворно сотрудничающих с колониальными властями. Но вместе с тем те же университеты служат рассадником вредных идей и неверно понимаемого свободомыслия в молодёжной среде. В определённой части молодой индийской интеллигенции зреет недовольство политикой Лондона, проявляется опасное стремление к национальной государственной независимости и даже слышны призывы к бунту.

Всё это было интересно и, пожалуй, в меру поучительно, но бунтарские порывы тамошней студенческой молодёжи не трогали ни ума, ни сердца Владимира Хавкина. Азарт бунта и революционную страсть он оставил в своём одесском прошлом и не намеревался к ним возвращаться ни при каких обстоятельствах. С этим было покончено раз и навсегда. Уничтожение холерного вибриона куда нужней людям, чем убийство генерала Стрельникова и даже царя-освободителя Александра Второго. Хавкин в этом был убеждён бесповоротно, но свои взгляды предпочитал держать при себе, а не делиться ими со своими английскими просветителями – не видел в этом ни пользы, ни смысла. Он был готов к отъезду и ждал его с нетерпением, находя в расставании с Европой переломный час всей своей тридцатитрёхлетней жизни. Индию он узнает и, может быть, поймёт не с чужих рассказов, а только увидев своими собственными глазами. Он едет туда с одной-единственной целью: привить вакцину как можно большему количеству людей, сотням и сотням тысяч, кем бы они ни были: британцами или аборигенами, англофилами или бунтарями, лесными дикарями или университетскими интеллектуалами. Привить и заглушить пандемию, как костёр песком.