Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

На исходе второго месяца работы вре́менная парковая лаборатория изготовила запас иммунной противохолерной сыворотки, достаточный для начала планомерной вакцинации. Первыми были привиты Хавкиным сотрудники его лаборатории, работавшие со смертью. За ними последовали английские солдаты, доставленные в колонию из метрополии и беззащитные перед угрозой заражения местными гибельными заболеваниями, потом – государственные чиновники. Статистический департамент колониальной администрации в Калькутте зафиксировал позитивный сдвиг в беспросветной ситуации сопротивления холерной пандемии: доктор Хавкин с его лимфой принёс в Индию надежду.

Эту надежду разделяли и в Лондоне, в Военном министерстве на Пэлл-Мэлл; донесения о деятельности Хавкина исправно поступали в особнячок военной разведки, а оттуда в кабинеты генералов и других ответственных и важных людей, внимательно наблюдавших за ситуацией в Британской Индии. Впервые со времени погружения в индийские тропические джунгли появилась перспектива снизить разящую смертность от болезней в жемчужине Английской короны. За этой радужной перспективой вырисовывалась фигура Государственного бактериолога Вальдемара Хавкина, в недавнем прошлом циркового борца в парижском базарном шапито. Что это – судьба беглого мятежника или счастливая случайность? Не то и не другое; это, пожалуй, зоркая работа агентов Управления британской военной разведки, разбросанных по белу свету.

Сводки из Калькутты поступали регулярно, там не было недостатка в разведывательной агентуре. Первым в Лондоне получал информацию Джейсон Смит. Он знал, что в начале осени временная лаборатория переехала в отстроенный стационар, и доктор Хавкин доволен новым помещением. Знал, что доктор проявляет редкостное трудолюбие, и это завидное качество вызывает уважение в медицинском департаменте и во всей колониальной администрации. Знал, что, несмотря на известную замкнутость характера, Хавкин снискал расположение чиновников и сотрудников – за вычетом одного немаловажного обстоятельства: романтической связи между ним и его помощницей-индианкой. Такого деликатного рода связи с туземцами не то чтобы возбранялись белым сообществом, но и не поощрялись – особенно в том случае, когда интимные отношения выходили наружу и становились предметом публичного обсуждения. А Государственный бактериолог своё увлечение отнюдь не скрывал и, как говорится, не заметал под ковёр. Читая донесения на этот предмет, Джейсон Смит лукаво посмеивался: кот должен мышей ловить, а не мести пол. Работа Хавкина вызывала восхищение в Калькутте и несомненный оптимизм в Лондоне, и обстоятельства его личной жизни ничуть не тревожили наблюдателей.

Но – не всех. Да и где это видано, чтобы единомыслие служило осью общественного мнения! «Мы» – это оболочка стада, «я» – знак индивидуального мышления. Индивидуалисты – может, через одного – неодобрительно поглядывали на русского доктора Хавкина с его индианкой. Этот доктор, по существу, устроил мятеж: своей открытой связью с туземкой нарушил устоявшийся порядок поведения в Белом городе. Ну, во всяком случае, в той его части, к которой принадлежал и сам. Хотя, если приглядеться, Хавкину можно было только позавидовать: эта Анис необыкновенно хороша собой, просто пальчики оближешь!

В Калькутте они жили раздельно, а в экспедициях делили одну палатку на двоих. Экспедиции занимали основное время жизни – до двадцати дней в месяц, а то и больше. Мобильная группа насчитывала шесть человек, включая Вальдемара и Анис. От деревни к деревне передвигались по джунглям и степным зарослям на лошадях, а то и пешком, и не было никакой связи с Калькуттой – там, в стационаре, лаборанты в отсутствие Хавкина занимались пополнением запасов вакцины.

Кинжальные экспедиции в очаги холеры, рассыпанные по всей Бенгалии, за сотни километров от Калькутты, – это была стратегия Хавкина в борьбе с пандемией: поголовная вакцинация населения. А основная масса этого самого населения проживала отнюдь не в европеизированных городах – племена, упрямо державшиеся природной дикости, коротали жизнь в лесных деревушках, не имея ни малейшего представления о профилактической гигиене; и это служило удобренной почвой для беспрепятственного расползания болезней – чумы, холеры, проказы.