Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Из своей палатки он ушёл затемно, распустив по домам строительную бригаду. Все четыре палатки стояли уже по своим местам, и часть лабораторной мебели – столы и шкафы – была смонтирована и расставлена. Вальди удовлетворённо обежал взглядом станцию и зашагал по парковым дорожкам к своему дому. Чёрная южная ночь лежала на земле, плотная тьма казалась почти осязаемой. Ночь была насыщена звуками – стрекотали неведомые насекомые, пошлёпывали друг о друга взбудораженные душным ветром толстые листья деревьев, и в глубине парка грустно пел то ли шакал, то ли собака, отбившаяся от дома. Хавкина, широко шагавшего, не тревожили эти смутные голоса и не настораживали; он радостно желал, чтоб скорей наступило утро, и он вернулся бы на лабораторную площадку, куда к восьми часам должны явиться его новые сотрудники – трое и Анис.

И Анис… Шагая в темноте, Вальдемар не без опаски ощущал дальним краем души, что сегодняшнее явление Анис явилось для него событием бо́льшим, чем просто наём нового работника. Это его настораживало, но не расстраивало ничуть. За обёрнутой в серебристо-голубую сари хрупкой Анис проглядывала в тёплой темноте парка Ася, и это соседство, как ни странно, отчасти уравновешивало двух молодых женщин и, оттеняя друг друга, было приятно Вальди… Так, втроём, они и дошли до дома.

По сравнению с парижским мезонином, не говоря уже о рыночной времянке цветочницы Люсиль, апартаменты Хавкина в новом трёхэтажном доме выглядели настоящим дворцом. Четырёхкомнатная квартира была обставлена английской мебелью, на полах лежали узорчатые местные ковры, а за кухней, сверкавшей медной утварью, располагалась комната для прислуги. Квартира имела обжитой вид, ей не хватало только памятных вещиц, говорящих о вкусе и привычках хозяина.

Проходя в столовую, где служанкой был накрыт для него ужин, Вальди мимоходом подумал о том, что нет у него никаких таких вещиц, захваченных из прежней жизни. А что бы это могло быть? Акварель с изображением Николаевского бульвара? Или борцовское цирковое трико? Только книги привёз он с собой в Индию, научные книги и журналы. Нет, не только: золотую цепочку с шестиконечной звёздочкой он сохранил и привёз – память об Асе, оставшейся на одесском берегу. Эту цепочку он всегда держал при себе – носил на шее; немногие её видели. Цветочная Люсиль – да, та видела и проявляла интерес, что это за звёздочка такая вместо крестика, но так и не получила вразумительного ответа.

Тропическая ночь стояла за окном на своих львиных лапах. К рассвету растворились, как сахар в чае, глухие голоса тьмы, им на смену пришли скрипучие вопли обезьян, пробуждающихся ни свет ни заря. Разбуженный Хавкин проснулся с тяжёлой головой: в темноте спальни, ночь напролёт, к нему раз за разом возвращалась переваливающаяся с боку на бок кромка моря, исколотая звёздами, послушная волне фелюка и маленькая Ася на гребне берега, словно вырезанная из чёрной бумаги. Потом фелюка, вздымаясь и опадая, пошла-пошла прочь от берега, и наплывающее видение исчезло. Хавкин поднялся с кровати. Рассвело.

Обратная дорога к палаточной площадке, через парк, показалась короче, чем вчерашняя, ночная. Утренний свет имел розовый оттенок, и ветерок запутался в ветвях, и местные цикады угомонились. В клубах зелени, в просвете над пустынной дорогой, армейские палатки были похожи на военный лагерь. Хавкин пришёл прежде всех. Никто не видел, как он, войдя в палатку, огляделся торжествующе и удобно уселся, положив локти на собранный накануне стол со стеклянной крышкой, девственно пустой. В откинутой полости палатки виднелись аккуратно составленные, надёжно обшитые брезентом ящики с лабораторным оборудованием; привалившись спиной к одному из них, дремал, сидя на корточках, ночной сторож. К полудню распаковка ящиков закончится, к вечеру всё будет готово для начала работы – изготовления «лимфы Хавкина» для самых первых, насущных нужд: вакцинации солдат… Бригада рабочих и нанятые вчера лаборанты – трое и Анис – явятся через полчасика.

Парк был по-прежнему безлюден в этот ранний час. Видья Алуру, миновав Западный въезд, одобрительно разглядывала чисто выметенные песчаные дорожки и ухоженные кусты по обочинам; ей нравилась планировка английских парков, родные джунгли тоже нравились, но в меньшей степени. И в этой склонности к колониальному стилю Видья не обнаруживала никакой идеологической сумятицы.