Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

«Я не стал бы останавливаться на этой гнусной истории, совершенно неожиданно изменившей ход моего существования, – записал он в дневнике. – Впрочем, сама эта нелепица весьма жизненна, хотя во мне она не вызывает ничего, кроме брезгливого отвращения. И дело тут не столько в обстоятельствах лесной трагедии, сколько в людях, несправедливо и бесчестно использовавших эти обстоятельства. Впрочем, никто из мыслящих тварей не сомневается в том, что мир несправедливо устроен; именно в этом устройстве коренится неиссякаемая борьба Добра со Злом, которая, возможно, и есть Высший замысел, неподвластный редактуре. И всё же рядом со злобой и предательством помещена совесть и доброта, и это внушает надежду на постепенное примирение человека с самим собой в нашем мире. Сингх Чадрал, мой ассистент и помощник, составивший – вопреки давлению чиновного начальства и в ущерб личным интересам – правдивый отчёт о происшествии, представляется мне олицетворением такой совестливости».

Свидетельство Сингха должно было послужить главной оправдательной уликой в лондонском разбирательстве. В отчёте скрупулёзно, чёрным по белому был изложен ход событий: прибытие в деревню, подготовка к вакцинации, прививки и, наконец, признаки заболевания девятнадцати из ста семи привитых, не имеющие ничего общего с симптоматикой бубонной чумы. Сингх утверждал и готов был показать под присягой, что смерть девятнадцати жителей деревни наступила в результате поражения столбняком. Он подробно, шаг за шагом описывал произошедшее: передавая ему флакон с вакциной, ассистент случайно обронил пробку и, подняв её с земли, вернул на место – в горлышко флакона. Но этим дело не ограничилось: в спешке, не желая привлекать внимание к досадной случайности, ассистент, затыкая флакон, нажал на пробку сильней, чем следовало, и она провалилась сквозь горлышко внутрь сосуда. Необходимо было её оттуда извлечь, чем Сингх, не подозревавший о загрязнении пробки, и занялся с грехом пополам – вытащить её было не просто… Закончив приготовления, он приступил к вакцинации. И вместе с противочумной вакциной ввёл группе деревенских жителей переносчик столбняка, попавший во флакон с испачканной землёй пробки.

Это было показание не случайного наблюдателя и даже не очевидца событий, а главного действующего лица трагедии. Оно не оставляло тёмных пятен в глазах беспристрастного лондонского следствия, на которое рассчитывал Хавкин в решении своей судьбы.

На исходе третьей недели пароход «Пенджаб» пришвартовался к причалу в Саутгемптоне. Сеял дождик. В толпе встречающих Хавкин с облегчением разглядел Джейсона Смита, консультанта.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ІХ. ЛОНДОНСКОЕ СИДЕНИЕ

Слова́ окружают нас, как рой разноцветных бабочек. Все попытки отвлечь их или прогнать совершенно бессмысленны, потому что наш мир насыщен словами снизу доверху; он из них состоит. Даже если нам представляется, что наступила тишина, – это заблуждение, потому что слова разделены на две части: речённые и немолвленные. «Слово – серебро, молчание – золото» – это, озираясь кругом, народ разглядел. Ну да! Молчание – кубышка, набитая золотыми монетами слов. Откупорь её, и польётся речь.

Немые и безъязыкие, казалось бы, обречены на бессловесную жизнь, но и это только кажется, как и всё прочее: не переливаясь через край, слова кипят в этих инвалидах и составляют картину мира. Слово предшествует делу, уж так заведено, – но и это не чугунное правило: случается, и нередко, что за шампанским потоком слов никакое дело так и не проклёвывается. Такое бывает, и это, строго говоря, тоже в порядке вещей в нашем суматошном общежитии, где часть жильцов, соря словами, насмерть стоят на том, что Земля – плоская, но дважды два всё же четыре. А есть и отрицатели таких интересных наблюдений, и кто тут прав, не возьмусь судить.

Даже сон, этот сумрачный тамбур вечности, насыщен словами: без слов, пусть и не озвученных и не произнесённых вслух, он утратил бы свои сюжетные возможности. А культура! Она вся держится на слове, как дырявый рабочий ватник на золотом гвозде. Её установки, иногда шокирующие, передавались до поры до времени из уст в уста, пока Слово не научились изображать таинственными значками, совершившими переворот в истории разумных прямоходящих. Зародившись в отдалённую эпоху, устная цивилизация предшествовала цивилизации письменной, с изобретением первопечатника Гуттенберга укрепившейся почти повсеместно. И это случилось в те вязкие времена, когда проницательный Нострадамус в своих катранах даже и предположить не мог, что придёт час, и сокрушительная электро-кнопочная цивилизация, пинком отшвырнув предшествующие, непременно обрушится на наши головы.

Литература венчает культуру, как сияющий нимб избранную голову героя. И хотя археологические литераторы, начиная с авторов охотничьих рассказов у древнего костра, не испытывали неудобств от отсутствия пера и бумаги и целиком полагались на устную традицию, нынешние наши писатели в ту разговорную пору чувствовали бы себя неуютно: нам и Гомер не указ.