Малая Бронная

Поравнялись с черным ходом первого номера, а навстречу семенит разнаряженная, в шляпке с полями, лихо надетой набекрень, Мачаня и держит за руку девчушку лет четырех, тонущую хлипким тельцем в просторном новом пальтишке. Ребята поздоровались, Аля спросила Мачаню:

— Когда приедет Натка?

— Возжелала самостоятельности, заведует здравпунктом и готовится к замужеству, — ответила Мачаня со своей заученной улыбкой.

Похлопав от неожиданного сообщения глазами, Аля спросила:

— От Горьки есть письма? — Мачаня отрицательно качнула шляпкой, и Аля, вздохнув, присела перед девчушкой на корточки. Та заулыбалась бледными губками, общительная:

— Ты кто такая?

— Я Люся, дочка, — с готовностью ответила девчушка.

— Чья же ты дочка?

— Мамина, — прижалась впалой щечкой к руке Мачани. — Она меня искала долго-долго и нашля.

— Где? — удивилась Аля.

— В детдоме, разумеется, — улыбнулась Мачаня. — Люська мне спасение от тоски и одиночества, все разлетелись: муж, сын, дочь, совершенно же одна! Ну и не выдержала. Детей-сирот теперь много, беженцы потерявшиеся, надо помогать… Ребенок — это такие хлопоты, такая ответственность. Но нам с Люськой вместе хорошо. Правда, детка?

— Плявда.

За спиной Мачани давно стояла Зина. Насупилась, сверлит ее недоверчивыми черными глазками. Мачаня еще раз улыбнулась и чинно повела «дочку» за калитку.

— Чем эта игра в дочки-матери кончится? Ребенок любви требует, а не улыбочек, — тихо проговорила Зина, — и тут же набросилась на Славика: — Чего прохлаждаешься? Заработал деньги, скорее получай. В городе-то вон что делается!

— Светопреставление? — засмеялся Славик.

— Вот, — потрясла Зина сумкой, тяжело обвисшей в ее крепкой руке. — Еле вырвала пять кило соли да спичек, толпа, хватают, бегут, и все к Казанскому вокзалу.

— И что же мы будем солить-поджигать? — все еще смеялся Славик.

— Беды с несчастьями, прости мне, господи. — И, легонько толкнув Славика по направлению ворот, почему-то сегодня притворенных: — Скорее вертайся, а то я думать буду.

— Иногда и подумать не мешает… — начал было Славик, но пожалел свою тетку-няньку. — Как получу, сейчас же домой, но учти, мам Зин, там очередина, общий расчет.

Она помахала рукой, ребята вышли на Малую Бронную через калитку. И остановились. По Малой Бронной, как при воздушной тревоге, гудел поток людей, но бежали не к бомбоубежищу, а к Никитским воротам. С узлами, чемоданами, детьми…

Две женщины проталкивались как раз мимо ворот, плача и ругаясь:

— Да не отставай ты, — обернулась та, что моложе, перекидывая пухлые узлы через плечо.

— Так ить не молоденька, — задыхалась, спеша, старшая. — И чемодан ровно камнями набит. А ты чего подхватила? Подушки, а ковер бросила! — Красное, распаренное лицо старухи зло передернулось: — Кабы сама наживала, а то свекровушкино-то не жаль!

— Да что это вы, мамаша, все ругаетесь, вот брошу вас.

— Брошу… Он те, муж-то, бросит.

— Во домострой! — хохотал Славик.

У молоденькой женщины плакал грудной ребенок, и она, раскрыв чемодан прямо на тротуаре, рылась в вещах, искала, может, соску или пеленку.

Двое стариков шли с рюкзаками, неторопливо, но и не медлили, эти, видать, хорошо подготовились.

— Куда это они все? — растерянно шепнула Аля, подумав о маме, может, сбегать к ней в институт?

— Деды, — окликнул Славик стариков с тугими рюкзаками. — Что стряслось? Куда бежите?

— Спасаемся, Гитлер к Москве подкатывает. Беги и ты, милок, попадешь к зверю в лапы… — И дед поддернул рюкзак.

— Так ведь по радио ничего такого не говорили.

— Другое радио есть испокон веков — молва, это уж без обману, — не останавливаясь, ответил дед.

— Никто вас и не обманывал, паникеры. За свою старую шкуру трясетесь?

— Недешево она досталась, чего ж кидать к ногам фашиста? — обернулся, уходя, дед.

Славик с Алей перегнали и дедов, и теток с узлами, вышли к Тверскому бульвару, а там на остановке трамвай облепили, как мухи конфету. Отошел, другой подкатил полон, а в него набиваются, и лезут, и кричат:

— Люди добрые, чемодан-то сорвался, подайте-е!

— Не удержала, так вылазь, а то он и здесь без хозяина не останется.

— Куда прешь, морда немытая?

— Спасаться! Всем надо спасаться.

— Помогите-е…

— Пустите же с ребенком!

— Где ты делась? Ну, пропадай, раз не влезла.

А люди прибывают к остановке, нагруженные, запаленные.

— Во, штурмуют! — И, тронув руку Али, Славик позвал: — Давай на нашу остановку, в ту сторону никто не бежит.

— К маме забегу.

— Если Зина на месте, то уж твоя мама не запаникует. Поехали на завод.

Подумав, Аля согласилась. Мама человек не то чтобы спокойный, а разумный, иначе давно бы пришла домой. И все же…

— Здесь же рядом.

Славик не отстал. Мама в вестибюле стоит с каким-то бородачом, спокойно разговаривает. Увидела Алю, пошла навстречу, замахала руками:

— Езжай, езжай на завод, они там в трамваях и на вокзале подавятся. Ох, люди! Обождем, а эти самоспасатели пусть бегут, меньше хлеба в Москве съедят.