Малая Бронная

— Ну, выкладывай новости, Зина, — потребовала Пана, краснея от похвал Яши, смущенная ими, как и остальные.

— Пока прохлаждалась в больнице, один дядечка больной читал газетный фельетон «Цирковой номер». Там директор и все их цирковое начальство выгребли подчистую деньги из кассы и драпанули, а их за шкирку. Еще читал — в театре «Елена Прекрасная».

Вспомнив разом мужчин в туниках до колен, женщин с кудрявыми прическами, цветы, яркий свет и музыку… Аля негромко пропела:

— Как все мужчины глупы…

— А ты откуда знаешь? — захохотал Яша.

— От Елены Прекрасной, — лукаво улыбнулась Аля.

Пана придвинулась к Яше, с нажимом спросила:

— Теперь ты о главном.

Сразу потускнев, Яша все же ответил:

— Наро-Фоминск, Волоколамск, — и тут же подбодрил себя и остальных: — Ничего, Жуков не подведет, настоящий генерал.

— Волоколамск-то рядышком, — сказала Зина, и все притихли.

Яша заторопился, а они остались в поле, стояли растерянные, прислушиваясь к все еще висящей над головами непривычной тишине.

— Давайте паек отрабатывать, — спрыгнула Пана в траншею.

Работали споро, разгорячились, и как-то отошла незваная печаль.

— Ой, ребята, я ж там, в больнице, искупалась первым сортом! — вспомнила Зина. — Санитарка обмылок не пожалела, я даже косу помыла. Вот бы вам!

— В больницу? — невинно заморгал глазищами Славик.

— Побаниться. Ничего, доберемся до Палашовских бань!

Пить после селедки хотелось очень, хоть бы кружку водички на всех, но Яша не догадался захватить воды, и они терпели. Вернулись затемно и сразу в столовку, на водопой.

— Ой, вода холоднющая, — озабоченно смотрела Зина на своего выкормыша. — Еще заболеешь…

— Не заболею.

И правда, никто потом и не кашлянул, а вода-то была ледяная.

25

Когда возвращались в потемках с поля, пал туман.

— Сегодня не будет налета, погода нелетная, — сказала Пана уверенно. — Пошли в клуб, на танцы! — и засмеялась, закружила Славика.

Настроение Паны передалось Але. Она прислушалась к себе и, выйдя из столовой после ужина, подняла руки, подпрыгнула, благо никто не мог видеть в сырой от тумана темноте. И не ощутила никакой боли, даже усталость была легкой, и ее можно снять при желании хотя бы и танцами, клин клином!

— Я за клуб! — весело сказала она. — Славик, потопаем?

— Не… спать охота. Да там и без меня для вас кавалеров целый полк, раз погода нелетная. Вон Зину берите развлекаться.

— Насмехаешься над старой? А вот возьму и пойду.

Но Зина только грозилась, куда уж ей оторваться от Славика… Пана с Алей вытряхнули из своих лыжных костюмов землю, умылись, причесались и налегке, без жакетов отправились в клуб. Идти было не очень далеко, Пана знала дорогу. Вошли и удивились: сплошные военные. Девчата только из столовой, судомойки, их всего три. Зал невысокий, освещен же прилично. В углу на столе поставлен стул, а на нем баянист.

— Чего это они его как на сцену посадили? — спросила Аля.

— Чтоб слышно было. Внизу шарканье ног музыку заглушает, — ответила Пана, оглядывая многочисленных кавалеров заблестевшими глазами.

С выпущенным на лоб локоном, как у киноактрисы Любови Орловой, перетянутая по тонкой талии поясом куртки, высокая, стройная, тронь — заиграет, Пана танцевала легко, непринужденно болтая с кавалерами.

Аля тоже кружилась в вальсе, ловко вышагивала фигуры фокстрота и была где-то далеко-далеко от войны…

Только танца через три она заметила, что Пана танцует с единственным среди летчиков танкистом. Это неспроста, уж не из-за него ли Пана сюда и явилась?

К Але подошел невысокий смуглый летчик, волосы и глаза чернющие. В медленном танго, с каждым шагом все теснее прижимал ее, пока не обнял цепко, так, что она не могла отступить.

— Пустите меня, пожалуйста…

— Подумаешь, недотрога! Зачем тогда пришла? — и не отпускал.

Она выдернула руку, стала отрывать его руки от себя. Покраснела, понимая, что все это похоже на драку.

— Разрешите окружить… заботой и вниманием, — прогудел рядом приятный баритон, и две сильные руки легко отстранили от Али назойливого кавалера.

Глянув в резко очерченное, словно вырубленное, лицо с глубоко сидящими глазами, Аля шепнула своему спасителю:

— Спасибо, — и кинулась к Пане. — Я ухожу!

— Иди, я еще немного повеселюсь, — сказала Пана, мельком глянув на подругу, и опять повернулась к своему танкисту. И он не сводит глаз с Паны.

У дверей ее заступник улыбнулся и стал похож на мальчишку, так хороша его белозубая улыбка:

— Я провожу? — и просительно глянул в ее глаза, все улыбаясь.

— Нет-нет, я сама…

— Проводить — долг чести, — и, хромая, летчик поспешил за нею.

Ранен. Смешной какой-то со своим долгом чести. Может, ему утром в полет. Не обидеть бы. Пусть проводит, здесь недалеко.

— Но вам же трудно?

— Это я поблажку ноге даю, а перед вылетом бегом к самолету, без всяких байроновских прихрамываний.

Она представила, как он бежит к самолету, пересиливая боль, чтобы не заметили командиры, и посмотрела на него с уважением. Он, все улыбаясь, сказал:

— Истребители не выносят жалости.

— А разве я…