Малая Бронная

Их завуч, Мария Михайловна, что-то толковала на семинаре о гражданском праве, но Аля плохо слушала, наверное, потому, что у этой желтолицей от больной печени женщины не было мирового имени? Посмеялась над собой и тут же заметила, что и остальные не столько слушают преподавателя, сколько то, что делается за дверью. Наконец и Мария Михайловна услышала топот и громкие вздохи и сказала, ткнув пальцем в Реглана:

— Вы, как подходящая физическая сила, помогите буфетчице.

— Есть! — вскочил Реглан, бросив руку к папахе.

Вскоре послышались голоса, буханье полного бидона о лестницу, топот. Все сорвались в коридор, Мария Михайловна только рукой махнула.

Реглан тащил за ручки две сорокакилограммовые фляги, а с других сторон их несли буфетчица в грязном синем халате и майор милиции.

Первыми пропустили «костыльников», потом потянулись остальные. Буфетчица налила белую жидкость в бидончик Али, отдавая, взглянула и тихо ахнула:

— Ты с Малой Бронной!

Лицо буфетчицы худое, обветренное, а сама толстая; под халатом телогрейка, под нею пальто… Да это ж тетя Маша, продавщица из дядь Васиной палатки в их дворе!

— Как там у вас, живы?

— Пашу и Славика… — и Аля не договорила.

— Длинный, Пашка-то, на фронте был, а второй совсем пацанок, как же его угораздило? — спрашивала буфетчица, наливая следующим. — Вот Зинухе горюшко.

— На трудфронте бомбили… А вы как?

— Да как была, только в другом месте, одна, поплакать не с кем. Забегу к Зине, обязательно. Ну и горе-несчастье ей…

Несла Аля домой бидончик с суфле и не могла понять: почему горе только Зине? А мать и отец Славика? Спросила дома у мамы.

— Ларешница эта понимает, что для Зины со Славиком все ушло из жизни, им только и жила, и работа и дом, все он один.

— А его родители еще ничего не знают…

— Удар будет страшный, что говорить, но они еще молодые, студентами женились и Славика сразу подарили Зине. Работа у них интересная, нужная и вдвоем.

Мама подогрела суфле, разлила в стаканы:

— Пробуй, раз продают, значит, съедобно.

Суфле с виду было точь-в-точь — эмульсия для охлаждения резцов в автоматах на заводе. Взяла каплю на язык: как едва сладковатое растаявшее мороженое, но не густое сливочное, а водянистое молочное.

— Неплохое, только вот из чего его делают?

— Секрет фирмы, — засмеялась мама, окуная в стакан кусочек хлеба. — Я сразу лягу, ладно, Алечка? Отдохнуть надо. Ты мне почитай газету, пока не задремлю. Да и сама ложись, завтра в шесть вставать.

— Мы одни поедем?

— Как можно! Я деревни не знаю. Нюра вызвалась. Ей тоже нужно выменять сальца, мучки.

— Но вы же… поссорились?

— Какие обиды при общей беде…

Аля успокоилась. Нюрка смекалистая, выросла в деревне, знает, как там справиться с их делом… товарообмена.

Развернула последнюю газету, стала читать.

— Вот, слушай, это и о тебе! «Москвичи внесли в фонд обороны девяносто восемь тысяч восемьсот тридцать рублей, кроме того, пять тысяч триста девяносто семь рублей золотыми; два килограмма пятьсот семь граммов платины, семь килограммов золота и триста девяносто семь килограммов серебра».

— Было бы у меня побольше, а то капля…

— Капля по капле, целое море. Черчилль позавтракал у мэра Лондона и распинается: «Обстановка в Европе полна ужасов… команды палачей Гитлера в десятках стран… доблестное сопротивление русского народа нанесло самые тяжкие раны германской военной мощи»… И вот еще: «США предоставляют Англии вооружение взаймы или в аренду, и это беспримерное бескорыстие». Ну, Черчилль! За плату — бескорыстие?

— Раз процентов не берут, уже благодетели. Теперь спать.

— А лекарство взяла с собой? — потрогала Аля большой узел, привязанный мамой к детским саночкам.

— Взяла, взяла. Ложись.

32

Они доедали сваренную мамой картошку, круто ее соля, уж больно сладка она помороженная. Хлеб не тронули, с собой, в дорогу. Оделись потеплее. Зашла Нюрка со своим узлом, пристроила его поверх маминого и села:

— Присядьте и вы на дорожку.

Вошла Мачаня в огромной шали, лицо от сна припухло, проступили морщины, стало видно, как она уже немолода.

— Прихватите жакетик, поменяйте на муку, но не меньше пуда, мех дорогой, Анастасия Павловна, — протянула черный меховой жакетик.

Нюрка перехватила его, повертела:

— Ты, подруга, здорова? Меховушка твоя в проплешинах и на дитенка, ты ж маломерок.

— Я миниатюрная.

— Миниатюрная… пользы от тебя… Люськой прикрывается! Пуд! Это ж надо придумать. Пална сердцем мается, а ты на чужом горбу норовишь в рай?

Обиженно передернув плечиками, Мачаня ушла, жакетик, однако, оставила.

— Возьмем, не велика тяжесть, — покладисто сказала мама.

Вышли на Малую Бронную, в темноте падал и падал снег.

— Как в печной трубе. — И Нюрка повезла санки за веревочку. Трамваи не шли еще. Добрались пешком до Казанского вокзала, сели в какой-то вагон… Командовала Нюрка, мама ей доверяла полностью:

— Ну, железнодорожница, распоряжайся.

В вагоне, устав за переход от дома до вокзала, задремали. Аля, закрывая глаза, подумала: у нее теперь есть выходные… так необычно.