Когда они пошли от неведомого полустанка к неизвестной деревне, уже взошло солнце. Кругом снег, белый, с розовым подсветом, неоглядный. Двигались по едва видимой дороге, запорошило санные следы, не колеи, а бесконечно тянущиеся вмятинки, видать, почти не ездили тут, да кому и зачем? Едва приметная дорога шла под уклон.
Аля тянула свои санки за шнурок, они опрокинулись раз, другой. Такие удобные для катания — на высоких ножках, ловко сидящих в узких полозьях, с гнутой спинкой, сиденье обито, правда, вытертым уже, бархатом, — для перевозки поклажи они не годились.
— А как же муку повезем? — поправляя узлы на санках, спросила Аля.
— Обожди, девка, муку еще надо вымучить, — пасмурно смотрела на хлопоты Али Нюрка, укоротила шнурок, завязав его.
Опять Аля тянула санки, теперь они шли ровнее. Как лихо скатывались они с горки, которую на церковном дворе, или попросту — на церковке построил взрослый сын попа. Жила поповская семья тут же, в доме за церковью, и верзила-попович, полив свою горку водой, разрешал кататься любому за… пятак.
Горка с бортиками, но санки высокие, летишь на них в вихре снежинок, дух перехватывает… С Алей охотно менялись, и за свои саночки она вволю накаталась на низеньких ползушках, на фанерке-ледянке, даже на залитом водой решете — летя вниз, оно крутилось. А ее санки выдерживали до трех седоков, больше не помещалось. Игорь садился задним, потом Аля и еще кто-нибудь из малышни. И катились во весь дух, а Игорь еще и толкался в лед длинными ногами, ускоряя полет. Иной раз сваливались, на них налетали ледянки, решета… куча мала!
— Считай, пришли, — махнула Нюрка рукавицей вперед.
Там ничего, кроме одинокого дымка, не было.
Но вот они на гребне уклона, а внизу, совсем рядом, вытянулась вдоль продолжения их дороги деревушка, два ряда заваленных снегом домов, из всех труб поднимался легкий, столбиками, дым, нежно-серый, с румянцем от солнечных лучей. Между домов дорога натоптана, люди хозяйничают еще с темна.
Уверенно пройдя к середине деревни, Нюрка постучала в ставень крепкого пятистенка:
— В таких домах запасливые жмоты…
Калитку открыла крепенькая, румяная хозяйка, оглядела весело, поманила рукой, велела заходить.
На кухне усадила у горячей печи, сама принялась развязывать поклажу гостей.
— Пинжачок возьму, — отложила она мамин бостоновый костюмчик. — Подзорчик, утирки, наволоки… за все про все мешок картох. Ну, как, горожаночки? Да что это я! Вы ж голодные.
Легко ступая в толстых шерстяных носках по чистому полу кухни, хозяйка вытащила из печи чугун, отсыпала из него горяченной мелкой картошки, поставила миску на стол:
— Ешьте, я и капустки не пожалею, — и, выбежав в сени, вернулась с тарелкой квашеной капусты.
Мама с Алей радостно переглянулись, а Нюрка нахмурилась:
— Картохи нам ни к чему, пока довезем, поморозятся.
— Так сальца подброшу взамен, мучки добавлю вон за колечко, оно как незабудка-веселиночка, — взяла маму за руку.
Колечко было позолоченного серебра с маленьким бирюзовым камушком, дешевенькое, потому мама и не сдала его в фонд обороны.
— Колечко у ней памятное, мужем погибшим дарено, а сало у тебя прогорклое, третьегодишнее. — И Нюрка ловко вытянула с полки обсыпанный солью желтоватый брус сала, стала его нюхать.
В этот момент дверь распахнулась, и с клубами морозного воздуха в кухню вошло несколько женщин. Поклонились и уставились на прибывших. Одна из них, молоденькая, в ловком тулупчике и пуховой шали, стрельнув черными глазами, звонко спросила:
— Голодных потчуешь, тетка Хапка? Немытой дробниной, наравне с подсвинками?
— Ой, Лиданька, какой нонче спрос, война же, — вздохнула тетка Хапка. — А вы ешьте, гостенечки, не жмитесь, что даровщина.
Мама ни к чему не притрагивалась, да и Аля не смела есть, стеснялась.
Лиданька между тем рассматривала мамину кружевную шаль:
— Больно дырчата, а уж красива-а… Наволоки, гляньте, бабы, в прошвах, а платье цветочком, шелковое, — и повернулась к молча сидящим горожанкам: — Пошли-ка с нами, все обменяем в лучшем виде, народ кликнем, а тут дела у вас не получится, Хапка она и есть хапка. — И, ловко свернув вещи, Лиданька пошла из дому, не обращая внимания на крики хозяйки:
— Куда же вы, сладимся же!
Мама с Нюркой застегнули пальто, пошли, за ними Аля.
Притопали следом за Лиданькой к занесенному снегом порожку, втиснулись в низкую дверь и оказались в неожиданно большой горнице.
Вскоре набежали бабы, смотрели, примеряли, посмеивались в ладошки, а горожанки, раздевшись, сидели за столом и, сдерживаясь, чинно ели горячие мясные щи. С хлебом, темным, душистым, отрезанным щедрой рукой большими ломтями. А поев, привалились к стенке на широких лавках в теплой, сытой дреме.