Малая Бронная

Ночь у Али была тревожной, она то и дело вскакивала, хотя дыхание мамы, хрипловатое, неровное, было хорошо слышно.

Утром пришла Горбатова. Сидела, шепталась с мамой, похлопывала ее по руке, а Але сказала в прихожей:

— Ей нельзя подниматься, и волнение противопоказано, учти. Буду приходить ежедневно. Ты взрослая теперь, скажу прямо: будь готова к худшему.

— Как? — одними губами спросила Аля, ощущая наплыв томительного страха.

Мама лежала молча, терпеливо снося постоянную боль и одышку, ничего не хотела есть, даже пила совсем немного. На Алю горой навалились неожиданные дела, их надо было как-то решать. Продукты по карточкам получить несложно, но очереди съедали уйму времени. А что делать с водкой? Мама все улаживала спокойно, без Али, теперь надо самой. Ей пришла блестящая идея. Выкупив водку, рано утром Аля отправилась на Арбатский рынок. Совсем пустой! На длинном сером дощатом столе красовались две четверти с белейшим молоком. Тут же, рядом с замотанной в платки молочницей, дедок в шапке с отогнутым одним ухом, чтобы слышать, держался за банку с медом. И это вся торговля? Но народ топтался. Приглядевшись, Аля увидела в руке женщины в пальто с рыжим воротом пакетик сахарина и пачечку чая. У мужчины весьма преклонных лет из-за пазухи торчит горлышко бутылки вина. У других хлеб, постное масло, вобла… Ага, понятно. И, вынув из плетеной сумки одну бутылку водки, Аля сунула ее за пазуху так, чтобы виднелось горлышко.

Сейчас же подошли двое в командирских шинелях, но без знаков различия в петлицах. Один из них, в кепке, спросил тихо:

— Сколько просишь?

— Как все… пятьсот, — назвала сумму Аля, известную от однокурсников.

— Ладно, — сказал второй, в черной круглой шапчонке. — Но сначала спробуем, не водица ли?

— Что вы, я по карточкам получила…

Тот, что в кепке, взболтнул водку, хлопнул бутылку подо дно, да так ловко, что даже пробку успел поймать. Приложил горлышко к толстогубому рту и высосал ровно половину. Передал второму. Тот допил, запрокидывая голову в черной шапчонке, и, кончив, сунул бутылку в карман шинели. И оба пошли.

— А деньги? — вскрикнула Аля. — Мне же молоко маме…

— Деньги? — обернулся толстогубый в фуражке. — Может, лучше милицию? Ты же спекулянтка, нас двое свидетелей.

Аля стояла ошеломленная: ведь и правда назвала не магазинную цену…

— Замерзла, дочушка? — спросила молочница от стола. — И то, Гитлер грозился до морозов пожаловать, а они его опередили. Иди-ка сюда. — Аля подошла. — У тебя еще-то есть? — Аля кивнула. — Сбавь малость и возьму по-честному.

Получив за вторую бутылку четыре сотни, Аля воспрянула духом. Купила у этой же молочницы целый литр молока, тут же разыскала чай, сахар и на оставшиеся деньги взяла маме шоколадку.

Жаль денег за водку по маминым карточкам, ну да ладно, главное, все-таки задуманное сделано, есть чем порадовать маму, выпьет душистого чаю с молоком, сладкого по-настоящему, и будет хорошо. Сама же твердит: главное — питание.

35

Чай получился отменный, коричневый, душистый, горячий. Поставив на поднос чашку с чаем, молочничек с горячим молоком, вазочку наколотого сахара и положив сюда же шоколадку, Аля поставила все это перед маминой кроватью на стул, застеленный салфеткой.

Приподнявшись на локте, мама взяла чашку, отпила глоток и поставила на место.

— Не могу, все, как трава… пей сама.

У Али задрожали губы:

— Я же для тебя…

— Знаю. Родная ты моя… я попозже. Иди на занятия, это для тебя главное.

На кухне Аля натолкнулась на Машу, возившуюся у рукомойника, обрадовалась:

— Маша, где ж ты пропадала?

— Мы теперь ездим по линии фронта с машиной-баней. Ведь бойцы и командиры земляными стали, в окопах, траншеях да на таком холоде. Не приведи господь… А взрывами землю поднимает, и все на них, на наших героев. Вот приезжаем, пока партия моется, мы их шинели, сапоги, ботинки, обмундировку, все как есть, — в горячую дезинфекцию. Белье выдаем чистое. Отмоются, влезут в чистое, теплое — довольные, благодарят, руки нам жмут. Вот так, стараемся. — И посмотрела неуверенно: — Письмишка от моих нету?

— Ни от кого и никому.

— Будем ждать. Вы-то тут как?

— Маша, зайди к маме, заболела она. Мне на занятия надо, а мама одна…

— Иди, милка, иди, я с ней побуду, свободная до вечера, комната моя выстыла, у вас перебуду день.

Аля побежала на лекции. И тут только заметила, что все бегом да бегом. От мороза? Да. Но и от хлопот, времени не хватает.

Вернулась после занятий, а Маша уже уехала, вместо нее сидит Мачаня. Увидев Алю, сразу зачастила:

— Зина побежала за врачом, она знает, где живет Горбатова, за Машей приехали раньше, чем она ждала. Меня позвали побыть тут, а что я могу? Ну, я пошла, ребенок ждет, — и скоренько усеменила.

Мама лежала на высоко взбитых подушках, волосы в беспорядке рассыпались по лбу и плечам, от их черноты лицо казалось таким белым-белым, но не прежней сметанной белизной, а какой-то прозрачной, восковой. Только губы чуть шевелятся в такт слабому дыханию. Спит? Если спит, то хорошо, мама сама убеждала, что сон лечит.