Малая Бронная

На углу Тверского повстречалась Нюрка, тащила чего-то в мешке через плечо, веселая:

— Приходи вечером, чудо покажу!

Помахала ей Аля, не останавливаясь, некогда, лекции ждут.

И все же мама уже поднялась, а раз так, можно сбегать на Арбат в библиотеку. Так и сделала, после занятий бегом по Суворовскому бульвару, на второй этаж бывшего ресторана «Прага». Попросила литературу по судебной психиатрии. Скоро по ней начнутся занятия, надо хоть глянуть, что это за наука о сумасшедших…

Осип сказал недавно:

— Учимся не по программе, а какого преподавателя бог пошлет, но ведь главное не это, главное — скорее работать.

— Разве не интересно учиться?

— Не интересно быть просто инвалидом войны, надо пользу приносить, а не клясть судьбу, что вышвырнула с фронта.

Инвалид войны. Ведь их на курсе большинство. Если бы она сама — инвалид? Что-то в этом есть неправильное, раз ребята обижаются на эти слова, обходят их в разговорах. Инвалид. А Николай Островский? Или вот, Рузвельт. Инвалиды форменные, а какие люди! Главное не руки-ноги, а голова. Спускаясь по ажурной чугунной лестнице, Аля увидела, вернее, сперва услышала стук костылей своего однокурсника Витеньки. Его все так звали, за юность, восемнадцать, первые усики еще не сбрил, а война уже обезножила. Хоть бы протез ему скорее сделали, скачет на одной ноге, вторая штанина подколота чуть ниже колена. Вот он — инвалид войны.

Догнав, Аля подхватила Витеньку под руку, он самолюбиво задергал локтем:

— Я не маленький за ручку водить. Замуж небось не пойдешь.

— А ты на всех, кто возьмет за ручку, собрался жениться? — попыталась отшутиться она и вспомнила будочницу на полустанке: — О тебе такая красавица мечтает!

Но Витеньке не до красавиц, он осторожно сходил с металлического крыльца, стараясь удержать равновесие, его курносое, милое лицо побледнело от напряжения. Сошел благополучно и размашисто закидал своими костылями, едва поспевая за ними ногой и всем телом. Костыли, кирзовый сапог, ватник цвета «хаки» и веселый, довоенный треух серого каракуля… Смотрела вслед Витеньке и жалела, что не знает ни названия полустанка, ни даже имени красавицы будочницы.

Домой вернулась со связкой учебников, а мамы нет! Подергалась к Маше, постучала к Нюрке — никого. Пальто на месте. Ну и дура, что ж человеку, в туалет не сходить? Села листать учебники, справочники. Судебная психиатрия. Значит, есть и не судебная? Нинка как-то жаловалась на кухне, что Барин ревнив, как сумасшедший.

— Все мы немного сумасшедшие, каждый на свой манер. И вообще, кто знает, какой он, нормальный человек? — ответила ей тогда мама.

Вот теперь узнается, кто такие сумасшедшие, а кто нет. Где же мама?

В туалете никого. Тогда Аля сильно застучала к Нюрке. Дверь дрогнула, не заперта. Рванув ее, Аля увидела Нюрку у своих ног. Лежит в одном платье, уткнувшись носом в пол. В лицо пахнуло сильным теплом, душным, горьковатым, а вокруг зажженной лампы под потолком сизоватое марево. Щурясь от едкого этого марева, Аля разглядела на диване маму. Сидит, откинувшись на спинке, а у ее ног странное сооружение вроде ведра на ножках, от которого коленом труба в форточку, все блестяще-черное. Вот оно, Нюркино чудо! А едкий запах — от краски, не пожалел кто-то, видать, ржавчину замазывал… Аля нагнулась, попробовала поднять Нюрку, но куда там, не осилить одной. Распахнув дверь пошире, она черным ходом помчалась к Мачане в первый номер.

Без стука распахнула дверь, закричала:

— Помогите, они умирают! — И увидела… Горьку.

Он кинулся впереди нее в одной гимнастерке, припадая на правую ногу, подхватил Нюрку под руки, поволок на крыльцо. Аля схватила коврик от кровати Нюрки, постелила на снегу. Уложили Нюрку, вместе вынесли маму. Аля принесла ватное одеяло, укрыла их до подбородков.

— Вызывай «скорую»! — скомандовал Горька, и Аля побежала к театру наискосок от них. Дозвонилась быстро. Вот она и «скорая», в темноте чуть не наехала на больных, хорошо хоть Мачаня вышла полюбопытствовать, что случилось.

Нюрка уже сидела, зажав виски ладонями, и врач, велев медсестре:

— Дайте ей нашатырю, — наклонился над мамой. — Эту внести в дом, простудится…

Горька, уже в шинели, вместе с шофером «скорой» внесли маму в комнату. Ей сделали укол. На вопросы Али, что же делать, врач ответила равнодушно:

— А что тут сделаешь? Вызовите утром участкового врача.

«Скорая» укатила. Горька открыл все двери, плюхнулся на Нюркин диван:

— Нога чертова… ранило, понимаешь, хотя и не просил. — И вдруг захохотал: — Здравствуй, подруга! Глаза, как плошки, перепугалась?

Вошла Нюрка, волоча одеяло и коврик, бросилась на постель:

— Все дровишки зря спалила…

— Ладно, проветрилось, закроем. — И Горька заковылял в коридор.

Ему на смену явилась Мачаня с пузырьком одеколона, попрыскала, морща носик. Аля выбежала: за Нюрку можно не опасаться.

Мама дышала трудно, но вскоре открыла глаза. Аля подогрела воды, насластила желтым порошочком сахарина и стала поить маму.

— Ничего, отдышусь… Как там Нюра?

— В порядке Нюра твоя…

— Ты занимайся, я подремлю.