Малахов курган

Сегодня ни запах ваксы, ни обезьянка не радовали Веню: он предчувствовал, даже знал наверное, что на кургане увидит кое-что весьма неприятное.

Батенька собрался, застегнул ремень, прицепил к нему короткую саблю, покрасовался перед женой, смотрясь на нее, как в зеркало, расчесал свои седые бакенбарды и сказал Вене:

— Идем, юнга!

— Какой я юнга! Разве юнги так бывают одеты? Тебе, батенька, поди, со мной стыдно...

— Вот те на! — удивился отец. — Одет ты по состоянию, не хуже прочих.

— Погоди, Веня, вырастешь, и тебя не хуже батеньки в золотые позументы уберут, — попробовала утешить Веню мать.

Веня что-то невнятно буркнул в ответ, нахлобучил на голову облезлый треух, засунул за полу шубейки тряпку и сапожную щетку и сказал отцу:

— Пойдем уж!

На Малахов курган, после того как Тотлебен превратил его в сомкнутое укрепление, можно было попасть только мостом через глубокий ров, выкопанный, где раньше была открытая «горжа» бастиона.

Мост этот, узкий и высокий, матросы прозвали «Чертовым мостиком» — в память знаменитого моста, взятого Суворовым в швейцарском походе.

Перед Чертовым мостиком Веня остановил отца, чтобы стереть тряпкой с его сапог грязь. В это время Веня увидел, что к мостику, спеша на парад, подошли двое юнг из 39-го флотского экипажа, Репка и Бобер. Они узнали Веню, перемигнулись и нарочно громко засмеялись.

Веня, усердно работая над сапогами, сделал вид, что и не заметил ни Репки, ни Бобра, а на самом деле успел хорошо разглядеть, как юнги одеты. У Вени заныло в груди от зависти. Оба юнги были в новых смазных форменных сапогах на высоких подборах. На юнгах были новые однобортные шинели из темного сукна с пятью медными пуговицами в один ряд, с воротниками из белой мерлушки. На голове у юнг надеты лихо заломленные на ухо лохматые папахи с суконным дном.

Веня не мог больше сдержаться и, засунув тряпку и щетку за полу, заревел.

— Я домой пойду. А ты иди один, — заявил он отцу, но не двинулся с места.

— Эва, глупый! Что тебе попритчилось? — сказал Андрей Могученко, схватив сына за руку. — Иди-ка, слышь, поют — началось...

Веня вырвался:

— Не пойду! Которые экипажи своих юнг балуют, а которые на своих юнг ноль внимания... Мне стыдно, батенька, за весь экипаж!

— Эва, милый! Вот что я тебе скажу: князь Меншиков написал такой приказ — прямо про тебя!

— Какой может быть про меня приказ, если я в списках не числюсь?!

— А вот услышишь, если пойдешь. А не пойдешь, я тебе не скажу... Говорю: прямо про тебя, сынок, приказ писан!

Веня хорошо знал батенькины шутки: поверить нельзя, чтобы главнокомандующий написал приказ о юнге 36-го экипажа Могученко, но что какой-то подходящий приказ будет объявлен, это верно. Зря батенька не скажет.

— Ладно уж, пойду! — согласился Веня. — А если ты нынче меня обманешь, верить больше не стану тебе...

— Верь, сынок! Отцу надо верить. Коли я тебе врал?

Они пришли на курган, когда молебен был уже на половине и громовые голоса выводили: «По-о-беды на супротивные даруяй!»

Отец с сыном стали в кучке нестроевых.

Крашеная ложка

Веня, сгорая от нетерпения, скоро ли кончится молебен и начнут читать приказ, зевал во все стороны, но чаще всего его взоры обращались на юнг Репку и Бобра, стоявших на своем месте в строю парада 39-го экипажа. С этими парнями у Вени уже были порядочные неприятности, хотя юнги появились на правой стороне Малахова кургана совсем недавно, а до той поры Веня был один и думал, что навсегда останется на кургане единственным юнгой.

Репка и Бобер, впервые встретясь с Веней, тоже удивились, что на кургане уже есть юнга.

— Юнга? Ха-ха! Смотри-ка, Репка, — бубнил Бобер натуженным басом, — говорит, что юнга, а у самого на губах маменькино молоко не обсохло.

— Юнга! Ха-ха! Да он пешком еще под стол ходит, — ответил Репка тоже басом.

— А вы спросите Стрёму или моего брата Михайлу, юнга я или нет! — гордо ответил Веня. — Я с ними в плен англичанина взял да на веревке сюда вот и приволок. Мне сам Павел Степанович спасибо сказывал.

Юнги схватились за животы и хохотали, делая вид, что помирают со смеху.

— От земли не видно парня, а врать научился, — сказал басом Бобер. — Кабы ты в плен англичанина взял, так о твоем геройстве был бы приказ. Был приказ?

— Приказа не было, — принужден был признать Веня.

— А ежели не было приказа, то и англичанина ты в плен не брал. Ну, скажи: какой был из себя англичанин?

— Рыжий, высокий. В юбке, без штанов.

Юнги вытаращили глаза и захохотали на этот раз непритворно.

— Ха-ха-ха! Рыжий, в юбке!

— Ха-ха-ха! Высокий, без штанов!

Веня угрюмо смотрел на смехачей. Наконец юнги отсмеялись, отряхнулись, перемигнулись, и Бобер спросил Веню:

— Ну ты, юнга! А ложка у тебя есть?

— Есть.

— А зачем юнге полагается ложка?

— Как зачем? Принесут на бастион кашу — кашу есть.

Веня достал из-за голенища сапога новую расписную деревянную ложку.

Веня давно ее носил за голенищем, но еще не обновил: каши из матросского котла ему еще есть не приходилось.

— Маменька подарила? — догадался Бобер.

Увидев расписную ложку у Вени, юнги еще немного посмеялись, и Репка, хитро подмигнув Бобру, спросил Веню: