Малахов курган

Поодаль от этого места, у подножия башни, на скамейке лицом к месяцу сидел Нахимов. По бокам его сидели Истомин и Тотлебен. Они отдыхали, перекидываясь изредка словами.

Музыка кончилась. Оркестранты построились по два в ряд. Капельмейстер скомандовал: «Шагом марш!» Музыканты, поблескивая трубами при свете месяца, пошли с батареи. Арестанты гасили в песке факелы, которыми светили музыкантам.

— Стой! Кто идет? — раздался внезапно тревожный оклик сигнальщика.

— Матрос! — ответил голос из-за вала.

Народ кинулся к банкету, где стоял сигнальщик. На гребне вала появилось три человека, за ними четвертый, чем-то нагруженный.

Из толпы послышались крики и смех. Народ двинулся к тому месту, где сидели на скамье адмиралы и инженер-полковник. Перед скамьей толпа остановилась.

— Дайте факел! — крикнул кто-то.

Два факела осветили странную картину. Перед Нахимовым стоял с закрученными назад руками и широко раскрытым ртом человек исполинского роста. Светлые глаза его светились гневом. Шею великана охватывала петлей веревка. Один конец слегка натянутой веревки держал Стрёма, другой конец — юнга. За ними стоял Михаил Могученко со штуцером на правом плече и пестрым пледом под мышкой левой руки.

— Что такое? — воскликнул изумленный Нахимов. — Снять петлю! Развязать руки!

— Есть снять петлю! — ответил Стрёма.

Веня чмокнул с сожалением, бросив свой конец веревки. Зато Михаил передал ему штуцер, а сам кинулся развязывать руки великана.

Освобожденный великан сорвал с шеи петлю и, вынув изо рта свернутую в тугой комок тряпку, с отвращением швырнул ее на землю.

— Стрёма, доложи! — приказал Нахимов.

— Был в секрете с Михаилом Могученко и юнгой, охотниками. Мы сговорились — братишкам живого англичанина показать. А то он нас целый день бьет, а какой он, мы еще не видали. Подползли. Стоит вот этот, зевает, на месяц поглядывает — видно, ему скушно, — скоро ли рассвет будет. Штуцер под мышкой на весу держит. Как его взять? Сомнительно! Кругом тишина. У нас музыка. А он поглядел, поглядел, разостлал одеяло — вон оно у Миши под мышкой, — лег, отдохнуть вздумал. Мы тут его мигом и накрыли: пикнуть не успел! В рот кляп забили, руки скрутили. Я ему: «Гу! Гу!»[18] — идти надо, показываю ему в нашу сторону. А он лежит себе. Знает, рыжий кот, что скоро придут его проверять. Что делать? Нести? Тяжело. Наладил я ему петлю. Конец я захватил на случай. «Веня, — говорю, — бери». Потянул я. Он захрипел. Я ему: «Будьте ласковы, вставайте. Гу! Гу! Только у меня ни гу-гу». Ведь понял! Встал, пошел. Вот он — можете полюбоваться!..

— И есть чем! — улыбаясь, заметил Нахимов. — До чего хорош!

— Девушек-то вперед пропустите, братцы! — весело крикнули из толпы.

Поднялась возня. Женщин вытолкнули с веселым смехом в первый ряд.

— Ах, батюшки, стыд какой! — закричала Маринка. — Мужик, а в юбке!

Великан тряхнул рыжими кудрями и улыбнулся, взглянув в лицо Маринки.

Пестрая суконная сборчатая юбка едва достигала его колен, открывая голые волосатые икры. На ногах — клетчатые чулки и крепкие туфли из некрашеной кожи. Вся нижняя часть одежды пленного резко отличалась от верхней: он был в короткой куртке с узкими рукавами и большими пестрыми эполетами, вроде тех, что у русских барабанщиков. Под погон на правом плече подвернута широкая ременная перевязь для патронной сумки. С левого плеча свисал широкий шарф.

— Вы стрелок шотландской гвардии? — спросил Нахимов пленника по-английски.

— Да, сэр! — с готовностью ответил пленник.

— Какой части?

— Дивизии герцога Кембриджского, бригады генерала Бентинка, стрелок шотландской гвардии Малькольм Дуглас, если вам угодно знать, сэр!

— Очень хорошо, мистер Дуглас. Я адмирал Нахимов.

Шотландец вытянулся и сказал:

— Ваше имя, господин адмирал, с почетом упоминается в английских газетах.

— Ну, это слишком лестно для меня... Вы лоулендер[19], насколько я вижу? — продолжал спрашивать Нахимов.

— Корабельный плотник из Гринока, господин адмирал.

— Почему вы воюете с нами? Вам ясны цели этой войны, мистер Дуглас?

— Воюет Англия. Англичанам русский флот — бельмо на глазу.

— Но ведь вы тоже англичанин...

— Горный поток не признает родства с ведром воды, зачерпнутым из него!

— Хорошо-с! Очень хорошо-с! — по-русски одобрил Нахимов и продолжал спрашивать по-английски: — Зачем же вы поступили в солдаты? Вас напоили в кабачке вербовщики?

— Нет, господин адмирал, я хотел уехать из дому как можно дальше. Это мое личное дело.

— Ну, что же, надеются у вас овладеть Севастополем и русским флотом?

— Сегодня нам читали самый свежий номер «Таймса», полученный из Лондона. В нем напечатано, что мы уже взяли Севастополь две недели тому назад и что русский император бежал в степи, где-то между Москвой и Казанью.

Шотландец сказал это без тени улыбки.

— Что вы думаете об этом, мистер Дуглас? — спросил Нахимов тоже серьезно.

— Черт меня побери, клянусь святым Георгом — я-то в Севастополе! Меня привели сюда, как собаку, с веревкой на шее эти черти. Но, сказать по правде, я хотел бы быть подальше от вашего осиного гнезда.