Малахов курган

Наташа, видя, что мать сердита, упрекала себя за то, что привела первого раненого в дом. Слова боцмана, что Стрёме воды не нужно, не выходили у Наташи из головы: наверное, старик видел Стрёму убитым! И Ольга с Маринкой видели на батарее Панфилова, Нефедова, брата Мишу, а о Стрёме ни слова; спросить же о нем Наташа не решалась — вдруг скажут: «Да, Стрёму убило»...

Девушка залилась слезами, выбежала во двор и кинулась к колодцу. Рыдая, она склонилась над камнями. Веня последовал за сестрицей, обнял ее и старался утешить.

— Слезами колодец наливаешь? Давай-ка поглядим, сколько ты накапала.

Юнга осторожно опустил бадью, тормозя блок, чтобы, ударившись о каменное дно, бадья не разбилась. Бадья шлепнулась в воду.

— Ай да Наташа! — похвалил сестру Веня. — Плачь еще.

Веня вытащил бадью и хотел нести воду домой:

— А то маменька все на полы поглядывает.

— Веня, погоди, — остановила брата Наташа. — Поди сбегай на бастион — погляди, там Стрёма или нет, а воду я сама маменьке снесу.

Поднялся месяц. Дым растворился в прохладе вечера. Мимо дома шли в гору проворным деловым шагом музыканты морского оркестра.

Месяц играл зайчиками на больших трубах. Веня согласился на просьбу Наташи и припустился за музыкантами. Вслед за оркестром к дому Могученко подъехала большая фура, запряженная двумя верблюдами.

Погонщик верблюдов, фурштатский солдат, сказал что-то верблюдам. Они остановились. Из фуры вылез Мокроусенко и вошел в дом.

Приоткрыв дверь, он громко возгласил:

— А нет ли у вас, добрые люди, поклажи для чумакив?

Увидев раненых на полу, шлюпочный мастер сконфузился и смолк.

— Вот он! — радостно воскликнула Ольга. — Все меня задразнили: «А где же твой Тарас, куда спрятался?» — а он и явился, когда надо.

— Здравствуй, любезный Тарас Григорьевич. Вот уж кстати-то! Да как же догадался ты? — радовалась Анна. — Гляди, какая у нас беда...

— Да как же мне не догадаться, любезнейшая Анна Степановна! Целый день с фурштатами возил всякое на батареи: порох, бомбы, а потом еще приказали брусья возить. И все одна у меня думка — вам помочь, любезнейшая Анна Степановна. Оно, конечно, фура казенная, да один раз можно. Ох, велика гроза пришла, сколько хат пошарпала, а ваша хата чистенькая стоит! А все же... Завтра совсем будет погано!

Мокроусенко взглянул на Ольгу. Она нахмурилась. Шлюпочный мастер задумался и вдруг, осененный догадкой, спохватился. Он ехал с фурой затем, чтобы вывезти из дома скарб Могученко в безопасное место. Теперь-то, думал он, напуганные бомбардировкой, Могученко, наверное, согласятся.

— От дурень же я! Зараз, драгоценнейшая Анна Степановна, все буде.

Мокроусенко позвал фурштатского солдата. С помощью женщин раненых вынесли из дома и поместили в фуру в два ряда. Оставался Антонов.

— Несите и меня, — сказал боцман, — идти не можно — нога отнялась, совсем не чую! Спасибо, милая хозяюшка, на всем. Будь я царь, всем бы дал по медали!

Золотой раствор

Нахимов и Тотлебен во второй раз объезжали ночью линию севастопольских укреплений и смотрели, все ли делается, как приказано. Следовало привести все батареи и бастионы в полный порядок, чтобы с рассветом Севастополь так же грозно отвечал на покушения врага, как это было в первый день. На батареях расчищали амбразуры, обкладывая их щеки мешками с землей, турами; подсыпали валы, выгребая землю и камни из заваленных осыпями рвов; вместо подбитых орудий подвозили новые, где нужно, заменяя легкие пушки тяжелыми дальнобойными, с кораблей; в местах, опасных от продольного огня, насыпались для защиты пушек траверсы — поперечные валы. Кроме саперов, матросов и солдат, на укреплениях работали арестанты и жители городских слободок. На Пятом бастионе и на Малаховом кургане играли оркестры, в других местах работающих веселили песенники. Работа спорилась.

Почти круглый месяц светил с безоблачного неба. Не было нужды ни в кострах, ни в факелах для освещения работ. Дневной зной сменился бодрым ночным холодком. Горный ветерок унес в море пороховой дым, дышалось легко. Неприятель молчал, занятый, наверное, такими же работами. Только там и тут иной раз трещали ружейные выстрелы из секретов, высланных обеими воюющими сторонами в поле.

Нахимов и Тотлебен ехали рядом шажком, огибая вершину Южной бухты по Пересыпи.

— Вероятно, до них доносятся наша музыка и песни, — говорил Нахимов, — а оттуда ни музыки, ни песен. У меня на душе и радостно и печально. Тяжело, а сердце прыгает.

Тотлебену показалось немного странно услышать от адмирала, обычно сурового и отрывистого, такие признания. Инженер-полковник ответил Нахимову:

— Им нечего радоваться — они получили хороший урок. А нам нет причин предаваться печали — сегодня мы победили и можем торжествовать!..

— Вы очень высоко оцениваете нынешний день, полковник!