По всей Польше убивали адвокатов, врачей, профессоров, артистов, музыкантов, журналистов, политиков и бизнесменов. Я случайно услышал, как Хаим говорил папе, что немцы убивают образованных людей – всех, способных возглавить сопротивление или восстать против нацистов. Хаим сказал, что Польша нужна нацистам для их плана «Lebensraum», или пространство для жизни, в соответствии с которым наша страна должна была превратиться в сельскохозяйственные угодья, обслуживающие Германию, чтобы немцы могли жить и увеличивать свое население.
Хаим говорил, что польские солдаты, которых не убили в ходе вторжения немцев, бежали – некоторые в Россию, куда он тоже надеялся попасть, некоторые на запад, чтобы присоединиться к союзническим войскам. Польские самолеты улетели в Англию, к Британским Королевским военно-воздушным силам. По словам Хаима, между Францией, Великобританией и Польшей существовало соглашение: если Германия вторгнется в Польшу, Франция и Британия придут к нам на помощь. Но никто не пришел. Союзники предали Польшу. Нас бросили на произвол судьбы.
Мама раздала нам нарукавные повязки, которые немцы приказали носить всем евреям: черно-белые, с желтой звездой Давида. Мне было девять, а с этого возраста детям тоже полагалось носить повязку, чтобы солдаты, надзиравшие за нами, знали, что мы – евреи.
Хаим прознал, что нас собираются выселить из дома. Поэтому когда немецкий солдат пришел к нам и приказал переселяться в другое место под названием еврейский квартал, или гетто, у мамы уже были упакованы наши вещи, а папа загрузил в тачку одеяла, матрасы, чемоданы и семейные фотографии в рамках.
Мы шли по мощеным улицам, красным от крови людей, расстрелянных там. Всю дорогу папа бормотал себе под нос, что это просто ошибка. Плохие люди затесались среди хороших.
– Это скоро закончится, – повторял он. – Немцы – цивилизованный народ. Вспомните их композиторов, Иоганна Себастьяна Баха и Людвига ван Бетховена, художников вроде Ганса Гольбейна и писателей, к примеру, Иоганна Вольфганга фон Гете.
Гете был из Веймара. Бухенвальд, что означает «буковый лес», находился, как позднее рассказал мне Яков, близ тех самых дубов, под которыми Гете сидел и писал. На главных воротах лагеря красовался девиз «Jedem das Seine» – «каждому свое» – который, по словам Якова, означал, что немцы могут творить все что угодно, потому что считают себя высшей расой.
Мне хотелось крикнуть в лицо папе: «Посмотри! Только посмотри, что наделали эти цивилизованные люди!»
* * *
Я начал писать свою историю, и первой там шла глава о партизанах.