Мальчик из Югуру

Сборщики тоже подкрепились апельсинами. Чтобы не тратить время, они не очищали их, а разламывали пополам, вгрызались в мякоть, высасывали весь сок и отбрасывали далеко в сторону.

К часу дня Жак Непот, белый человек, вместе с пятью африканцами прибыл в сад из Джен-Кедже на шести грузовиках. Прежде всего, не дожидаясь приглашения, они принялись есть апельсины. Киланко, с помощью Бураймы и одного из африканцев, приехавших из города, разговаривал с белым. У того был довольный вид. Они обменялись крепким рукопожатием, и Киланко, расправив плечи и выпятив грудь, заулыбался.

Из грузовика вытащили огромный тюк мешков. Но в этот момент старший из сборщиков, взглянув на небо, объявил, что настало время обеда. С этими словами он поднял с земли палку и начал громко стучать ею по железной лопате. Сборщики, услышав сигнал, прекратили работу и отправились за едой, которую принесли кто в калебасе, кто в кастрюле, а кто просто в солдатском котелке, купленном на базаре в Афежу, где белые продают всякую всячину. Но, в основном, в тени деревьев красовались большие, ярко разрисованные деревянные миски, изготовленные местными мастерами.

24. ОБЕД В КРУГУ ДРУЗЕЙ

Вся семья бабушки Сикиди, по приглашению Киланко и его родных, пришла на обед в их дом. Под навесом собралось много народу. Обе семьи расселись: кто на низеньких скамеечках, почти согнувшись пополам, кто прямо на земле, на циновках. Тарпон был подан под разными соусами. Тут был и обычный соус из масла, помидоров, лука, перца и других пряностей; он подавался гостям с отварным рисом, который служил гарниром к жареной рыбе. Были соусы, и специально приготовленные к этому разделанному во всех видах «серебряному королю»: один — из шпината, сильно наперченный, со свежими креветками; другой— из гомбо[23], довольно густой, с запеченными креветками и копченой рыбой. Те же два соуса, но только с кусочками агути, входили также в число праздничных блюд. Их ели с толченым ямсом и с лепешками из кукурузной муки или из муки маниоки, кому как нравилось. Соус стекал между пальцев, и его ловко слизывали, прищелкивая от удовольствия языком. Еды было такое изобилие, что из-за лишнего куска никто из детей и не думал хитрить.

Нам Алайя, уже успокоившаяся, но еще не уверенная в своих силах, поднялась, опираясь на палку, и пошла, медленно переступая, как младенец, делающий первые шаги. Все затаили дыхание. Наступила мертвая тишина. Гости, увидев ее на ногах, замерли: у одних в этот момент рука оказалась в блюде с лепешками, у других — в соусе. Были и такие, что, не успев прожевать, остались сидеть с разинутым ртом. И все они, вытаращив глаза от удивления, смотрели, как нам Алайя, пройдя более двух метров, медленно и осторожно пошла обратно. Когда она добралась до своего места, гости дружно и громко захлопали в ладоши. Раздались радостные возгласы, в которых то и дело слышались слова: «Чудеса... боже... аллах... счастье...»

Нам Сикиди благодарила бога. Одна из ее невесток молилась аллаху, другая, встав на колени, целовала землю, взывая к душам давно умерших предков.

По случаю такого события решили выпить пальмового вина и кукурузного пива. Обсудили вопрос насчет Айао. Белый человек, приехавший из Джен-Кедже, обещал Киланко поговорить с директором школы в Афежу, чтобы зачислить туда Малышку, хотя по закону было запрещено принимать детей до 10 лет.

— Хорошо бы и Анату устроить в школу... ведь она даже немного старше моего Малышки. Если вдруг люди увидят, что он ходит в школу, а она нет, начнутся всякие разговоры, и это может посеять рознь между нашими семьями,— сказал белому человеку Киланко.

Господин Непот, инспектор сельскохозяйственного кооператива, обещал «все уладить». Счастливый Киланко осторожно заявил в конце обеда, прежде чем вернуться в сад, что если ему удастся записать Анату и Айао в школу, это будет очень приятным для всех событием.

— Раз так, не мне противиться твоей воле, — сказал Джилага́, отец Анату.

— Дай бог, чтобы мои хлопоты увенчались успехом. — произнес на прощание Киланко.

Он ушел, а в доме еще долго царило веселье.

В это время в саду работа шла полным ходом. Сборщики сновали взад и вперед. Более двухсот мешков, наполненных и уже зашитых, весом по пятьдесят килограммов, стояли в ряд. На всех дегтем были поставлены номера и написана фамилия Киланко.

Обычно Киланко проверял вес каждого мешка на весах, привезенных работниками из сельскохозяйственного кооператива. Сегодня же он ограничился тем, что пересчитал мешки, а Бурайма и Ассани отметили их количество и общий вес в записной книжке, куда Бурайма, в соответствии с установленными правилами, вклеил полученную от господина Непота расписку.