Мальчик из Югуру

Нищий сидел на земле, умоляюще глядя на Экуэффи и его гостей. Протягивая к ним согнутые в локтях руки, он просил милостыню. Экуэффи подал ему монету в двадцать пять сантимов. Киланко и Джилага положили каждый по бумажке в пять франков. Нищий не верил своим глазам. Внезапно он наклонился вперед и несколько раз поцеловал землю. Экуэффи, подозвав такси, уже садился в него вместе с гостями, а нищий все еще продолжал благодарить своих благодетелей, всевышнего и все божества Джен-Кедже.

Они ехали по широкому проспекту, окаймленному с обеих сторон деревьями, за которыми виднелись дома из каменных плит, красного кирпича и бетона. Многие из них были покрыты кровельным железом, покрашенным в черный цвет. Сколько здесь было народу, сколько широких, красивых улиц выходило на проспект! Сколько юношей и девушек с беззаботным видом прогуливалось по этой главной улице города!

«Так, значит, вот где будут жить Бурайма, Ассани и Исдин, когда кончат школу и приедут сюда учиться дальше!.. Вон белый с бородой и в белой бубу. У него бубу совсем на такая, как у моего отца или как у отца Анату. Похоже, что белый не богат. Разве так бывает? Как можно быть белым и не иметь много денег? Мама всегда говорит, что белые самые богатые люди на свете, что они могли бы жить не работая... Ой! Женщина на велосипеде! Видали? Вот чудно! Как же так: женщина, а брюки совсем как у моего отца! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи! Когда вернусь домой, я обязательно расскажу об этом и маме, и бабушке, и Ньеко, и Сите, и Фиве. Конечно, они-то уж никогда не видели женщину, одетую как мужчина. А видели ли Ассани, Исдин и Бурайма что-либо подобное? Ох уж этот Бурайма! И что происходит в его огромной голове? Он молчит. Ему нравится разыгрывать из себя старшего брата. Вон он идет какой серьезный, важный... Ух! Белая женщина в бубу! Но зачем она замотала голову таким большим платком?» — размышлял Айао.

— Опять эти паршивые собаки! — закричал шофер, резко затормозив, так что его пассажиры повалились друг на друга.

— Он чуть не раздавил собаку! Бедный песик! Если бы я был собакой, мне бы не хотелось жить в таком городе. Здесь слишком много народу и машин: водителям некогда думать о собаках.

Вот мы и приехали, — сказал Экуэффи, и, окутанная облаком пыли, машина, заскрипев тормозами и шинами, остановилась.

— Уж очень вы лихо водите машину! — проворчал Экуэффи, расплачиваясь.

Шофер собирался было возразить, но Экуэффи уже вводил своих гостей в дом.

— Деревенщина! Если сам умеешь водить, зачем тогда брал такси? Меня нечего учить! — прокричал шофер им вслед.

Вся семья Экуэффи была в сборе. Отмечали прежде всего приезд Малышки. Вот уже более трех лет ни сам Экуэффи, ни его мать, ни жена, ни один из его родственников не ездили в Югуру, и никто из семьи Киланко тоже не приезжал в Джен-Кедже. Киланко и его жена ограничивались тем, что посылали городским родственникам продукты со своего участка, а те, в свою очередь, всегда были готовы выполнить любое их поручение. За два дня до приезда в Джен-Кедже Киланко отправил своему шурину тушки копченых агути и дикобраза, огромную корзину апельсинов, корзинку шпината и гомбо. Дяди, тети, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, живущие больше чем в трех километрах от дома Экуэффи, тоже приехали сюда. Получилась пирушка на славу! Джилагу и Анату встретили, как родных. Все интересовались деревенскими новостями, расспрашивали о бабушке Алайе, о ее выздоровлении. Этот вопрос обсуждали горячо и долго. Один знахарь-шарлатан из Джен-Кедже, по имени Сиги́, в течение пяти лет без всякого толку обирал семью Киланко, которая платила ему и деньгами, и баранами, и дичью, а узнав о выздоровлении нам Алайи, он заявил, что это ненадолго. И вот однажды, когда он вечером отправился одурачивать кого-то, кто еще верил в целебные свойства его банок, склянок и всяких фокусов, в его доме начался пожар и все сгорело дотла. Чтобы отомстить ему за его жульничества, один из обманутых им вполне мирных граждан Джен-Кедже вдруг превратился в поджигателя. Виновника этого преступления так и не нашли, но в семьях Киланко и его шурина сильно подозревали, что это сделал сам Экуэффи, хотя никто открыто его в поджоге не обвинял. Экуэффи не любил шарлатанов и злился на Сиги, который сумел получить от бабушки Алайи слишком много денег и продуктов, да к тому же выразил недовольство тем, что старая женщина выздоровела без его вмешательства.

29. В СУДЕ

Айао и Анату никогда не видели ничего красивее здания Городского суда. Расположенное в двух с лишним километрах от центра города, белое, построенное в колониальном стиле[29], оно было окружено желтой каменной оградой. У входа стояли два полицейских в зеленой форме и в фесках, как у зуавов[30]. У каждого в руках ружье, а у пояса по пистолету. Застыв на месте, они безучастно смотрели на входивших и выходивших людей. Но как только подъезжала машина, в которой сидел европеец, они тут же вытягивались в струнку и отдавали честь.