Мальчик, которого стерли

Еще неделя. Каждый вечер — компьютерные игры. Я почти не думал о следующей фазе моей жизни. Я почти не думал ни о чем, кроме того, что мне надо снарядить своего персонажа в путешествие через пустыню. В те немногие минуты, когда я не играл, я пытался игнорировать тот факт, что перестать говорить с Хлоей — означало перестать говорить и с Брендоном. Что единственного человека, который, похоже, знал, кто я на самом деле, никогда больше не будет в моей жизни. И что бы каждый из нас ни решил делать со своими влечениями, каждый из нас будет в одиночестве.

За месяц до того, как уезжать в колледж, я наконец отложил пульт приставки. Я вошел в гостиную, где на противоположных сторонах дивана сидели мои родители. Я пригласил их пройти за мной в ванную, чтобы они посмотрели на труп моей геймерской жизни.

— Я хочу, чтобы вы кое-что увидели, — сказал я. Вряд ли я понимал, что я делаю. Я хотел рассказать им все: о том, почему я расстался с Хлоей, и о том, что я такой же, как Брендон. Я хотел рассказать им, но у меня не было подходящих слов. Я хотел, чтобы они знали: что-то не в порядке, я пытался игнорировать какую-то часть в себе, но больше игнорировать не собирался. Я собирался исправить это.

В центре ванны лежала моя приставка, два контроллера свернулись рядом, будто спящие кошки. Мои родители стояли в дверном проеме, на лицах их было написано: «что вообще тут происходит?» Отец запустил пальцы в свои густые черные волосы. Мама сложила руки на груди и вздохнула.

Я отдернул чистую душевую занавеску из пластика и включил кран душа. Мы с родителями наблюдали, как вода наплывала на консоль и закручивалась овалом, прежде чем исчезнуть в сливе с глухим клокотанием. Я представлял, как вода просачивалась в материнскую плату, следуя за потоками вокруг микрочипов. Я оставил воду на несколько лишних секунд, пока не услышал, как родители неловко мнутся позади. Я снова задернул занавеску.

— Я покончил с играми, — сказал я.

Что бы ни встало передо мной с этой минуты, я собирался встать с этим лицом к лицу.

СРЕДА, 9 ИЮНЯ 2004 ГОДА

Было семь часов утра, но в холле гостиницы «Hampton» кондиционер уже работал на полную мощность. Согласно моему расписанию, у меня было два часа на душ, одевание, завтрак и дорогу в учреждение, но мы с матерью тянули минуты, лениво волоча вилки по месиву холодной яичницы на тарелках, капли падали с моих высыхающих волос, лакированное дерево столика из древесно-стружечной плиты острыми краями задевало руки ниже локтей. Мир этим утром казался резче, будто кто-то снял тонкую прозрачную пленку с атмосферы, убрал тот размягченный фокус, который я принимал как должное, когда мы с мамой по выходным ездили в Мемфис, чтобы пройтись по магазинам и получить дозу кинофильмов — тогда город был живым и сияющим, пульсирующим под нашими подошвами. Два полных дня в ЛВД, и город уже потерял свой блеск, дорога туда-обратно между гостиницей и учреждением открывала лишь серую полосу автострады, машины на дороге излучали жар под солнечным светом, каждый из пригородных домов, слишком крупных, зевал, высунув источенный водой зеленый язык.

Я слышал когда-то, что этот город называли мусорной свалкой, и тогда я оскорбился, но теперь я чувствовал, как они были правы. Это было место, где все приходило и уходило, здесь был штаб доставки «FedEx», город с самыми доступными ночными перелетами в другие города, стальные баржи на Миссисипи проходили прямо через его центр; но то, что собиралось и накапливалось здесь, что оставалось и укоренялось — именно это и придавало городу заброшенный вид. Если оставаться здесь достаточно долго, можно было увидеть, как этот город все время тянется к своему мелкому прошлому, вешает портреты Элвиса во множестве закусочных, пришпиливает подписанные автографы к своим стенам, и множество секс-шопов обещает сенсации, которые когда-то наэлектризовывали улицы под звуки джаза и блюза.

— Пора бы уже выходить, — сказала мама, хотя ничем не выдавала, что хочет сдвинуться, ее маленькие руки все еще шарили по столу.

Я опустил рукава, воздух от кондиционера был почти морозным, мои мокрые волосы превращались в ледяной шлем. Лето в этом городе означало то ледяную, то раскаленную температуру, внезапные перемены атмосферы, которые вызывали у организма шок, и на коже появлялись мурашки.

— Ладно, — сказал я, не двигаясь. Мы могли опоздать, если бы вскоре не выехали. Хотя я намеренно оставил свои часы в комнате, надеясь потерять счет времени в учреждении, но на пластиковых часах над стойкой регистрации отеля я видел время: без двадцати девять.