Мальчик, которого стерли

Мой отец, казалось, так и не простил себя за то, что случайно нацелил два ствола в затылок моей матери. Воспитанный в убеждении, что он должен видеть себя защитником семьи, главой хозяйства, он чувствовал, что не справился с этим делом. Один раз он уже не справился с тем, чтобы родился первый ребенок, не смог исцелить те сложности, что дремали в теле моей матери. Он обещал себе, что, если у него еще будет шанс на другого ребенка, то он никогда не допустит, чтобы несчастье пало на его семью. Но он так и не мог предсказать, что случится со всеми нами, едва я покину его дом.

* * *

Через несколько часов после церковной службы я был в комнате Дэвида, и он окунал свой указательный и средний палец в банку с моторным маслом.

— Мы должны защитить себя от греха, — сказал он. Он подошел к окну спальни, встал на стул и ровным слоем размазал масло над металлической рамой. — Мы должны очистить эту комнату от дьявольских сил.

Он снова «заговорил на языках», и это звучало, как поддельный африканский диалект, смешанный с протяжными английскими гласными. Он был в той одежде, которую я так полюбил за последние несколько месяцев, когда видел его в общежитии.

— Хватит, — сказал я, смеясь. Я сидел на верхней ступеньке лестницы койки. — Прекрати.

Я любил его в эту минуту. Любил его волосы на ноге, которые змеились от задней стороны колена до эластичной резинки трусов.

— Может быть, это и не лучшее средство, — сказал он, сходя со стула, — но это действует.

У молодежного пастора в церкви кончилось масло.

— Просто воспользуйтесь этим, — сказал он, отвел нас с Дэвидом из старого здания почты к своей машине, распахнул бардачок и вынул желтую бутылку с квартой моторного масла «Pennzoil». Он пригласил нескольких прихожан помолиться над этой бутылкой, благословить ее умащающей силой Бога.

— Большое спасибо, — сказал Дэвид. — Спасительное средство.

Дэвид снова окунул пальцы в бутылку. Он обошел комнату, игриво наклоняя голову под разными углами, пытаясь решить, что бы еще смазать.

— Хм-м, — сказал он. — Даже не знаю.

— Ты смешон, — сказал я. — Ты же не ждешь, что я стану в это верить, правда?

Он подошел ко мне, обвив свободной рукой ступеньку к койке, где лежали мои босые ноги. Другой рукой он потянулся и наложил покрытые маслом пальцы на мой склоненный лоб.

— Не смей, — сказал я.

— Изыди, демон! — крикнул он, теперь наполовину серьезно, отдергивая руку. Капля моторного масла приземлилась на застывшую лаву простыней, спадавшую с верхней койки, куда я недавно бросил их.

Он прижал масло к моему лбу и большим пальцем размазал его по моей коже.

* * *

Прошло несколько часов, а потом это случилось. Сначала это было как крещение. Я чувствовал, как мое тело уходит вниз, но чьи-то руки толкают меня на поверхность. Как при крещении, я беспокоился, как это будет, что с меня потребуют, какова в точности логистика этого акта? Буду ли я чувствовать себя другим? Изменюсь ли я навсегда, как говорят об этом люди?

Я беспокоился о том, как будет выглядеть мое тело. Беспокоился о своих растяжках. Даже когда он нагибал мою голову вниз, я беспокоился, что у меня может не получиться как следует. Даже когда я давился и упирался, вцепляясь в волосы на его икрах, пытаясь сделать что-нибудь, чтобы заставить его остановиться, я беспокоился, что расстрою его. Это не так, как мне хотелось, думал я.

Я думал так и раньше. В двенадцать лет, стоя в крестильне нашей церкви, я цеплялся за крестильную рубашку, липнувшую к валикам жира у меня на поясе, пока прихожане глядели и хлопали. Теперь я был новым человеком, стоявшим в новых владениях. Рожден заново в образе Христа. Члены моей церковной семьи кричали: «Аминь!» Я глядел на их лица, чувствуя себя, как будто с меня сорвали всю одежду и раскрыли самую уязвимую часть. Я больше не был невидимым.

* * *

Все остальное, то, что привело к моему вступлению в «Любовь в действии», ощущалось как заслуженное наказание. Дэвид признался, в ту же ночь, когда изнасиловал меня, что недавно он изнасиловал четырнадцатилетнего мальчика в молодежной группе, что он не знал, почему это делал, не мог объяснить. Я был неспособен сдвинуться с койки, куда он уложил меня потом — я верил, что Бог наказывает меня физически за мои духовные преступления. Каким-то образом демоны вошли в эту комнату, несмотря на наши заклинания от них.

— Я хотел быть молодежным пастором, — сказал он, всхлипывая так громко, что соседи начали стучать с той стороны бетонной стены. — Как я могу теперь быть молодежным пастором? После того, что я сделал?

Я еще не мог знать этого, но логика экс-гейской терапии, мысль о том, что мои греховные побуждения были каким-то образом равнозначны побуждениям Дэвида, начала уже просачиваться в мои мысли. Неудивительно, что я сидел на одной койке с педофилом: согласно Писанию, я был не лучше, чем педофил, или идолопоклонник, или убийца.