Мальчик, которого стерли

В более трезвые минуты я спрашивал себя, почему я вообще предавался подобной похвальбе. Вот Дж., преданный Богу, как раб — своему владельцу, как крепостной — своему хозяину, так, как следует по нашим рабочим тетрадям. Вот он рассказывает мне, как ему удалось добиться почти идеальных показателей Теста Американских Колледжей, почти свободного пропуска в любой университет на выбор, и что он сделал со всем этим?

— Я знаю, Богу пригодятся эти мозги, — сказал он однажды. — Мне только нужно подтянуть слабые стороны и больше заниматься.

И здесь же была С., которая столько лет боролась со своей сексуальностью, а потом из-за одного поступка вдруг была застигнута одиноким днем в своем трейлере, за экспериментом, о котором можно было услышать в любом углу, где обсуждают школьные сплетни: «Слышали о той ненормальной, которая с собакой?» — которая теперь пыталась так вывернуть свою душу, чтобы соответствовать тому образу развращенности, что видели в ней родители.

И Т., чья борьба была самой очевидной, принимавший все свои шрамы, подобно Христу, и страдавший от почти ежедневных стигматов — и от стигмы — стоя перед нашей группой. Как я мог с ними состязаться? Они все пробыли в учреждении дольше, они знали из повседневности, что представляет собой эта борьба на самом деле. Они прошли через Пустоту и вышли на другую сторону, в Полноту, даже если были наполнены теперь лишь желанием продолжать борьбу, продолжать сражение, продолжать отрицание греха. Но я не был так уверен, что сделаю нечто подобное из своих сомнений. Один год в колледже сделал именно то, о чем предупреждали меня отец и церковь: превратил меня в скептика, в еретика, в того, кто еще раз пересматривает все, что чувствует или видит.

— Чем больше смущения вы чувствуете, тем ближе вы подходите к истоку детской травмы, — сказал Смид этим утром. Исток. Как и предполагало название моей программы, меня сносило подводным течением в безбрежные воды, и я терялся среди этих постоянных вопросов к своему прошлому. Прошлой ночью, выполняя задание из рабочей тетради, я был так смущен этими вопросами, что выбрался из номера после полуночи, чтобы пробежать несколько кругов по окрестностям пригорода, желтые лужицы света фонарей затягивали меня еще глубже в тупики, кроссовки скрипели, эндорфины подскакивали, пока я бежал рысцой, и я мог теперь сосредоточиться на своем смущении и поставить его под вопрос. Опишите то, как вы полностью познали других, и как они полностью познали вас. Познал ли я когда-нибудь кого-нибудь полностью? Познал ли кто-нибудь полностью меня? Что вообще это означало?

Я хотел добежать до чернильно-черной Миссисипи и броситься в нее, уступить тяге течения. Хотя я не питал склонности к самоубийству, как Т., мне нравилось играть со смертью. Очарование того, чтобы «покончить со всем», и так внезапно, было довольно близко к ощущению «последних времен» в нашей церкви. Это даже приносило удовольствие: знать, что конец может прийти в любую минуту без предупреждения. Ты ведешь свою повседневную жизнь, думаешь, что все хорошо, и вдруг — бум! — дамбы рушатся, воды поднимаются, и все, что ты знал и что ненавидел, становится достоянием Утраченного Царства: артефакты, над которыми станут размышлять уже будущие, более просвещенные археологи. Жизнь, приобретающая большее значение, когда она завершится. Вся эта бессмысленная боль, каким-то образом обретающая смысл в самом конце.

Но самоубийство было одним из непростительных грехов, и я держался пригородной беговой дорожки, окутанной янтарным туманным светом. Я пытался молиться: «Господи, сделай меня чистым», но все, что я чувствовал — эхо в своей голове. В это время казалось, что Бог оставил меня. Как Человек из подполья, я был в ловушке стазиса, Пустоты.

* * *

Это чувство напоминало мне историю, которую я слышал, когда наша семья была в отпуске на озере Норфорк у края Озарков. Местный житель рассказал нам, что там, глубоко под водой, погребен целый город. В эпоху Великой Депрессии потребовалось, чтобы фермеры и их семьи перенесли свои жилища, когда начала строиться Норфоркская дамба. Школы, церкви, почтовые конторы — все было покинуто. Тела были выкопаны из старых могил и перенесены на более высокое место. Вскоре последовали апокрифические рассказы: какой-то мотоцикл, вытолкнутый водой — вес предметов больше не имел значения в этом подводном мире, все было отпущено со своих мест в жизни — теперь оказался поверх стального моста. Старые городские названия — Хендерсон, Джордан, Херрон, Рук. Все это — почти исчезнувшее, разъеденное водой, всякие следы стерты во имя прогресса.

— Пусть это тебя не волнует, — сказала мама, уловив страх в моих глазах, когда я всматривался в воду рядом с нашей надувной лодкой, взятой напрокат. Я представлял, как шпили царапают мои лодыжки. И как рука из Рука, внезапно ставшая буквальной, тянет меня вниз. — Эти города глубоко-глубоко под водой.