Мальчик, которого стерли

Но разве это было неправильно — думать, что я могу справиться лучше этого белобрысого парня? Разве неправильно было думать, что Бог вернется ко мне, снова услышит мои молитвы, если я буду трудиться усерднее? И даже когда я смотрел документальный фильм, каждый раз улыбаясь, когда видел проблеск белой плоти, внезапное движение игрока, который валится сверху на задницу противника и пригвождает его к земле с небрежной точностью защитника на перехвате — разве неправильно было думать, что я смогу сыграть в эту игру лучше, чем все они?

* * *

Лютеранская церковь Живого слова представляла собой приметную группу из трех зданий в форме буквы «А», выступавших из пригородных окрестностей, с вереницей узких окон, вставленных под разными углами с каждой стороны, будто в оригами, острый лотос из стекла и бетона, который, казалось, по меньшей мере отчасти был вдохновлен брутализмом шестидесятых годов, проявившимся в зданиях библиотек и почтовых контор. Когда мы приблизились, наша небольшая группа ребят из «Истока» сгрудилась в машине ЛВД, и все мы повернулись, чтобы посмотреть на фасад.

— Церковь внутри великолепна, — сказал парень позади меня, это прилагательное скользнуло в его фразу безо всяких претензий.

Являются ли ЛО некоторые слова?

— Нам надо посмотреть на святилище.

Или интонации? На последней перемене ко мне подошла экс-лесбиянка и прищелкнула языком, увидев мою стойку «руки в боки». Я стоял у дверного проема, положив одну руку на стену, а другую на пояс.

— Я не собираюсь на тебя доносить, — сказала она, будто я должен был испытать признательность и каким-то образом ее отблагодарить, — но, в самом деле, выйди из этого ложного образа, пока кто-нибудь тебя не увидел.

Мы въехали на заасфальтированный участок, желтые линии со свистом проносились мимо, все медленнее. Косби открыл боковую дверь и проводил нас наружу. Над головой были крутые треугольники, сияние окон: сложная геометрия, которую я понимал с трудом. Не пройдет и года, как это здание станет новым штабом ЛВД: более чистое, более высокое, где пациенты будут купаться в священном свете, проходящем сквозь длинную вереницу окон. Сейчас, однако, ЛВД просто снимала несколько комнат в церкви, чтобы иногда устраивать дневные занятия, ведь здание в торговом комплексе было слишком тесным, чтобы разместить сразу старших и младших пациентов. Важно было, чтобы дневные занятия проходили раздельно, прежде всего из-за того, что пациенты посещали ЛВД по очень разным причинам. «Исток» и «Убежище» были молодежными программами, большинству из нас не было и двадцати, днем эти программы занимались совместно и, поскольку большинство из нас имело дело с гомосексуальностью, не лишено смысла было то, что мы могли делиться во время занятий похожими историями.

— Сейчас можете немного отдохнуть, — сказал Косби, ведя нас внутрь. — Быстро оглядитесь вокруг, если хотите, а потом встретимся в коридоре.

Несколько из нас вошли в святилище. Внутри было тихо, ковер поглощал звук наших шагов. Деревянные проходы, залитые солнцем, с маленькими обвязанными крючком коробками, угнездившимися на краю, около тридцати рядов, три секции лицом к кафедре. Я чувствовал, как что-то темное нависало где-то позади, и резко повернулся, чтобы увидеть низкий балкон, который произвел на меня впечатление, поскольку я никогда не посещал церковь с балконом. Я представил, как мне приходится идти по проходу в подобном месте, и все эти глаза глядят на меня сверху вниз. Во время моего крещения все взгляды исходили с одной стороны, и я мог смотреть поверх голов прихожан на пустое белое пространство позади, посвятить себя Богу, насколько мог это сделать в такой публичный момент. Но здесь, казалось, нельзя было остаться наедине с Богом. Казалось, что ты всегда будешь находиться под заклятием чьего-нибудь бдительного взгляда.

Я прошел вдоль прохода, ноги мягко ступали по ковру. Сколько раз я видел, как мой отец делал то же самое? Сколько раз я видел его лицо мокрым от слез, когда он в трепете проходил весь путь до алтаря. Было странно думать о той картине, которую я представлял собой сейчас: идущий впереди группы, с безмятежным лицом, лишенным эмоций. Ходячий мертвец, подумал я, расправив плечи. Я ничего не чувствовал. Я ничего не хотел чувствовать. Я не хотел, чтобы видели, как я что-то чувствую. Я не хотел быть слабым, как мой отец. Я не хотел давать этой экс-лесбиянке шанс еще раз меня «поправить». Когда мое пребывание здесь подойдет к концу, я сам хотел бы в чем-нибудь ее поправить. Я был сильнее всего этого, и я собирался это доказать, какими бы ни стали последствия, сколькими чувствами мне ни пришлось бы поступиться в процессе.