Мальчик, которого стерли

Окна над головой были поразительно незапятнанными, будто архитектор принял дерзкое решение предоставить красоту святилища природе, Богу. Ни пятен, ни фрагментов сцен из Библии, ни резкого цветного света. Иногда, если оставить что-то недосказанным или недоделанным, это и повергает в изумление. И, пока Пустота приближала меня к алтарю, пока я всходил на площадку и оглядывал пустые проходы, представляя себе толпу, перед лицом которой я должен был оказаться на завтрашней церемонии, я задался вопросом: может быть, именно так поступает Бог? Возможно, Бог отпустил меня на время, прерывая связь, чтобы я мог стать сильнее и правильнее сам по себе. Хоть я и беспокоился о том, что Бог вообще перестанет посещать меня, что я непоправимо испортил наши отношения, я знал также, что обратного пути нет. Я взял на себя обязательство стать сильнее, хотя понятия не имел, что это означало на самом деле. Мог ли я когда-либо полностью стать натуралом? И если мог, значило ли это, что мои отношения с Богом остались бы прежними? Или стать сильнее — значило отказаться от прежнего образа жизни? Какую бы форму ни обрела эта сила, я должен был принять это. Я должен был встать завтра перед толпой с холодным, как камень, взглядом, который я видел сегодня в глазах Дж. — взглядом мученика — даже если это было бы совсем далеким от моих подлинных чувств.

* * *

— Сосредоточьтесь на ваших чувствах, — сказал Косби. — Я хочу, чтобы вы сосредоточились как следует.

Мы находились в одном из учебных помещений церкви, здесь было другое освещение, меньше света — всего одно окно, выходящее на парковку. Косби стоял на переднем краю комнаты и был похож на физкультурника из старшей школы, который пришел сменить учителя математики, хмуря лоб, будто думая о чем-то еще: завтрашней игре, следующем уравнении.

— Я хочу, чтобы вы открыли в рабочих тетрадях раздел «Основные инструменты».

Шорох бумаги. Облизывание пальцев. Я нашел страницу: пять колонок и шесть рядов мультяшных лиц, под каждым ярлык. ДОВОЛЕН, УГНЕТЕН, ИСТОЩЕН, ИСПУГАН, СЧАСТЛИВ, БЕЗЗАБОТЕН, МЕЧТАТЕЛЕН, ОХВАЧЕН ОТВРАЩЕНИЕМ, ПОТРЯСЕН, РАЗГНЕВАН. Каждое лицо — упрощенное выражение эмоции.

— Я хочу, чтобы вы подумали, как вы сейчас себя чувствуете, — сказал Косби. — Это может быть сочетание нескольких лиц. Выбирайте как следует.

На столе в передней части классной комнаты были несколько белых постеров. Рядом с ними — цветные маркеры и карандаши. А еще — перья, бусины и разноцветная проволока: всяческое рукоделие, которое ученик средней школы может хранить общей кучей. Косби объяснил, что мы должны сделать маски, символизирующие две половины нашей личности: одна — та, которую мы показываем внешнему миру, а другая — та, которую показываем только себе, одна лицевая, другая изнаночная.

Я скользнул пальцем по странице, пытаясь найти слово для того, что я чувствовал. Мертвый внутри, но полный странной решимости. «Насторожен» — это казалось ближе всего. Или, может быть, «сбит с толку». Я последовал за остальными к столу, взял постер, несколько маркеров и несколько ватных шариков. Когда я сел, чтобы работать над своим проектом, Дж. сел рядом. Мы оба опустились на колени. Я разгладил постер подушкой для сидения.

— Передашь мне красный? — сказал Дж., в его голосе был холод. Красный, подумал я. Цвет страсти. Вскоре я увижу, как эта страсть превращается в капли крови на его плакате — кровь Иисуса. Не страсть, а жертва.

Я огляделся в поисках идей. С. начала приклеивать ватные шарики к постеру, делая из них что-то вроде бледного смайлика. Я долго смотрел на нее, пока не отвернулся к своему постеру. Она создавала тучи, раскрашенные темно-синим — дождевые тучи — ярко-оранжевый проблеск солнца едва виднелся из-за них, и там не было ни следов шерсти, ни арахисового масла. Я порадовался за нее.

— Пока что выглядит неплохо, — сказал Косби, проходя мимо меня, уважительно склонив голову. Будто он действительно хотел это сказать. Будто он был человеком, который проделывал это много раз, учился ваять единое лицо из своих разделенных «я».

Я снял крышку с синего маркера и нацарапал несколько линий, потом превратил их в очертания волн, с ватными шариками по краям, как будто верхушки волн были в пене. Яростный вихрь. Огромный водоворот, никуда не направленный. На другой стороне — давно забытый разрушенный город под водой.

ТЮРЕМНОЕ КИНО