Мальчик, которого стерли

Я почувствовал внезапный позыв присоединиться к матери перед унитазом, наше отвращение, возможно, соединило бы нас на миг, хотя и по разным причинам. Никто из нас не хотел узнать о половой жизни другого, но это случилось.

Когда мама вернулась в комнату, вытирая рот тыльной стороной ладони, родители усадили меня на краю кровати и объяснили, что они найдут способ исцелить меня. Они поговорят с нашим священником, посмотрят, какой есть выбор. Бывают способы, сказали они. Однажды они слышали, как проповедник, приехавший с визитом, читал лекцию о психологических консультациях. Тем временем я буду проводить выходные дома, в двух часах езды от греховного влияния образования, которое довело меня до этой точки.

Сидя там, не доставая тапочками до ковра, как маленький, водя пальцами по подушке, глядя, как мама все еще размазывает розовую помаду тыльной стороной ладони, я не мог найти мужества рассказать им, что сделал мой друг. Дэвид обманул меня. Знание о моей гомосексуальности должно было показаться более шокирующим, чем знание о том, что меня изнасиловали; или, того хуже, могло показаться, что одно неизбежно следовало из другого, будто я сам обрек себя на это. В любом случае, для моей семьи позор оставался бы прежним.

— Твоя нога никогда не ступит на этот порог, если ты будешь поддаваться своим чувствам, — сказал отец. — Ты никогда не закончишь свое образование.

Этой ночью я принял молчаливое решение соглашаться на все, что придет им в голову, стыд и ярость обосновались в моей груди, заполняя пространства, которые я раньше приберегал для любви, распространяясь под кожей, как невидимые синяки. У меня не было возможность очистить себя, как мама, глядя на свое отражение в воде и пачкая его черты рвотой. Я мог только сложить руки в молитве и обещать Богу, что я буду стараться лучше, пока ковер врезался двойными точечными узорами в мои коленные чашечки. Я мог только стоять перед зеркалом в ванной и водить острым концом ножниц по своему кадыку, вперед-назад, пока лезвие не начало оставлять легкие следы, которые потом было бы непросто объяснить. Я мог только уподобляться грешному Нарциссу, о котором читал в «Мифологии» Эдит Гамильтон, угнездившейся в моем рюкзаке, слишком влюбленному в собственный образ, отраженный в телах других мужчин, и меня слишком сильно преследовало то, что я видел, чтобы отвернуться. Чтобы не утонуть, я согласился на план моих родителей. Пока шли недели, и пока следующие шаги обретали устойчивую форму, мы могли бы определить, останусь ли я в колледже или потребуются более решительные меры.

Каждую ночь приходили образы, четко оформленные, с точностью часового механизма: Дэвид и мальчик; Дэвид, нависающий надо мной; губы отца двигаются, будто независимо от тех звуков, которые он произносит; страх во взглядах родителей, от которого кожа на их лицах дробится на части все более мелкими беспокойными морщинками.

Я решил сопровождать отца на служение в тюрьме, чтобы покончить с этими образами, в качестве альтернативы самоубийству, о котором я задумывался почти каждую ночь, ножницам, которые начинал нащупывать среди ночи, водя беспокойными руками вдоль кромки между матрасом и краем койки, пока не нашаривал их двойные металлические языки.

Возможно, если бы я знал, как близок на самом деле был к самоубийству, я держался бы подальше от тюрьмы и ее сырых камер, от зрелища жизней, сломанных неправильным выбором и невезением, от людей, которые были неспособны изменить себя, когда это было так нужно — но, возможно, на самом деле я желал знать, как мой отец совершал невозможное, как он исправлял этих людей, дарил им надежду, приводил их обратно к их лучшим «я» перед лицом Бога. «Нет греха слишком великого, чтобы не простить его», — часто говорил отец, перефразируя Исход. Возможно, это было бы применимо и ко мне.

* * *

Я смотрел, как рамка окна вырезает прогалины между деревьями, как отец прибавляет скорость, двигаясь вдоль извивов дороги, и на мгновение я представил, как распахиваю дверь и вываливаюсь из пикапа, будто ковбои в вестернах, которые смотрел отец каждый вечер. Но куда я пойду? Где я найду нового себя? Я проходил по многим лесным тропкам в свободные дни после школы, некоторые из них выводили на белые, словно кости, гранитные утесы, некоторые спускались к дамбам рукотворных озер, все они вели кругами обратно к центру города, завитками лабиринтов, от которых у меня всегда захватывало дух. В «Мифологии» я читал об Ариадне, как она с помощью красной нити вывела Тезея из меховой хватки Минотавра. Но в этом городе, казалось, каждая тропка вела к одному и тому же обветшавшему магазинчику. Казалось, в этом городе Минотавр тебя всегда найдет.

* * *