Я чувствовал нечто особенное, читая эти истории, вереницы тяжких смертей в руках нечестивцев, служившие примерами исключительной преданности, которая требуется в эти последние времена. Я читал книгу часами в спальне, заперев дверь, и представляя, как вооруженные команды спецназа врываются сквозь все замки и петли, чтобы допросить меня. Я представлял, как будут гордиться Хлоя и мои родители, если услышат, как я, с дулом пистолета во рту, вгрызаясь в мушку, невнятно произношу: «Я не отрекусь от Иисуса Христа, моего личного спасителя».
Но на самом деле я беспокоился о том, что я на самом деле скажу, когда наконец придет апокалипсис. Я беспокоился в основном потому, что чувствовал, как скверен я где-то глубоко внутри, в том месте, где я хранил свои фантазии о старших мужчинах — некоторых из дилерского центра, некоторых из церкви, хотя их черты лица вряд ли что-то значили. Плотно спрессованные моим страхом и стыдом, их тела закручивались в единую зловещую массу, которая грозила воздвигнуться и выставить меня на позор.
Сосредоточившись на насилии, даже получая удовольствие от фантазии о нем, я действительно больше сблизился с Хлоей. Мне казалось легче не обращать внимания на свои искушения, сосредоточиться на правильных поступках, представлять себя в будущем мужем доброй и прекрасной жены-христианки. И несколько лет мы были соединены в нашей любви к Христу, в нашей любви к мученичеству.
Я почувствовал это сильное подводное течение снова, когда смотрел «Страсти». Я пришел в кинотеатр, чтобы посмеяться над тем, что, как мне было известно, никогда не мог бы осмеять человек с моим прошлым. Я хотел убежать, спрятать лицо в расщелине скалы знаменитым жестом Моисея при явлении Бога. Когда встроенные светильники в кинотеатре зажглись, я отвернулся от седовласых дьяконов, преклонивших колени на переднем краю зала, но лишь после того, как робко оглянулся.
Воздух на улице был холодным, и слабый одинокий ветерок сопровождал нас до «эксплорера», который отец купил мне перед самым колледжем. Лишь несколько разрозненных машин были рассеяны по парковке, некоторые из них явно принадлежали кинозрителям, преклонившим сейчас колени. Было странно видеть их там, видеть мою машину в одиночестве на другом краю, видеть все эти здания и фабрики, которые привели нас к этому историческому периоду, в двух тысячелетиях от того мира, который мы видели на экране. Завеса тумана опустилась вдали и, казалось, распространялась по всему нашему маленькому городу. Она собиралась укрыть все вокруг, уложить свое покрывало между нами и звездами. Что за смысл во всем этом, подумал я, когда все пройдет?
— Куда ты? — спросил Чарльз. Чарльз и Доминика уже стояли перед «эксплорером», ожидая, когда я открою двери. Я прошел мимо них, не осознавая этого, сам не зная, куда.
Через несколько минут мы сидели в «Макдональдсе», единственном освещенном здании на несколько миль вокруг. Я не был уверен в том, как мы там оказались, рассеянный с тех пор, как мы вышли из театра. Каким-то чудом я не попал в аварию. Вести машину в таком состоянии — это была еще одна глупость за этот вечер.
— Ты словно привидение увидел, — сказала Доминика, макая жирный ломтик картошки фри в бумажную чашечку, которую она до краев заполнила кетчупом. Стрелки часов у нее над головой приближались к полуночи, но мне некуда было идти, завтра была суббота, и все мы, казалось, не находили себе места.
— Я не могу переварить это, — сказал я, разворачивая свой «Биг мак». Эти бургеры никогда не выглядели такими, какими их хотелось увидеть. Я попытался затолкать второй кусок котлеты обратно под булку, но бургер начал разваливаться, и я поскорее откусил.
— Это всего лишь кино, — сказала Доминика. — Ничего этого на самом деле не было.
Чарльз фыркнул прямо в колу.
— Я видел кое-что и похуже.
— Может быть, на самом деле было хуже, чем то, что мы видели, — сказал я, чувствуя, как бургер медленно скользит в желудок. Кусок был слишком крупным, понял я. — Может быть, мы сошли бы с ума, если бы увидели, как по-настоящему выглядело распятие.
— Может быть, — сказал Чарльз, вставая. — Может быть, мы сошли бы с ума, если бы увидели много что еще.
Доминика хлопнула ладонью по столу.
— Попробуй посмотреть, как рядом с твоим домом кого-нибудь застрелят.
— Ты это видела? — спросил я. Бургер застрял у меня посреди пищевода. Казалось, меня стошнит.
— Нет, — сказала Доминика, — но я уверена, что увижу, если вернусь домой. Это должно случиться.
— В окрестностях нашего дома это со всеми случается, — сказал Чарльз, направляясь к стойке, чтобы наполнить еще несколько бумажных чашечек кетчупом. Чашечек всегда не хватало. Казалось, их изобрели для того, чтобы приходилось вставать за кетчупом каждые несколько минут. Это заставляло приправы казаться драгоценностями, цепью рубинов, выстроенных в ряд вдоль нашего столика и блестящих под флуоресцентным светом.