Мальчик, который был кендером (СИ)

— Наш кот. Он уже старый и любит лежать на одном месте наверху. Я его перенести хотел и таз с водой на перила поставил, чтобы не мешал…

— Не продолжай, — пряча в ладонях улыбку сказал Вэл. — Могу себе представить, что сказала Кит.

Тассили кивнул.

— Я таких матных слов в жизни не слышал!

В тот же вечер Вэл сказал Тассу:

— Послушай, твоей сеструхе, Кит, надо завести парня и встречаться с ним. И перестать крутиться вокруг тебя, егозы, и вокруг вашего папаши.

— Вот и Рос то же говорил, — серьёзно ответил Тасс.

***

По четвергам на ужин давали блинчики с кленовым сиропом, и Тасс добился от Кит разрешения проводить этот вечер в больнице. Мама Нун, темнокожая, необъятная, как мечта, и сама похожая на один из дрожжевых оладушков, которыми торговали в свердловском привокзальном буфете, добрая, как хлеб, стриженная почти наголо, в синей сестринской форме, входила, плавно двигая бёдрами, и вносила четыре порции блинчиков. Вэл — гуляй, рванина! — заказывал в больничном буфете два больших молочных коктейля: ванильный для себя и шоколадный для мальца. Неожиданно выяснилось, что бродяга является счастливым обладателем карты «AmericanExpress» и вполне может позволить себе небольшой кутёж.

Через две недели после вселения Вэла в палату №10 был наконец поставлен диагноз, и худшие подозрения бродяги подтвердились: требовалась операция на левом колене и длительная реабилитация. Эта новость вкупе с отсутствием страховки поставила Вэла перед выбором: искать деньги или свалить из больницы и всё-таки рвануть в Калифорнию. К счастью, ликующие святые не оставили страждущего брата в одиночестве на одре болезни и собрали нужную сумму, а Бека заявила, что её комнатка пилигримов (как и электрика в доме) будет ждать возвращения Вэла в добром здравии и обновлённым, как Нееман после купания в Иордане.

В палате №10 Вэл не только обзавёлся многими домашними вещами, его сердце прирастало к людям из этого захолустья. Он стал часто размышлять о них: о Беке, которой всё труднее подниматься по высоким ступенькам крыльца, о старике Хоупе и его таком же древнем псе с бельмом на правом глазу, о мистере Лечиски, пресвитере часовни ликующих святых, и о его сыне-аутисте, что, кроме геймбоя, ничего не знал и не понимал, и о Кит, которую он никогда не видел. Конечно же, о Кит…

В один из четвергов Вэла осенила догадка. Он уставился на Тасса, запихавшего себе в рот целый блинчик и пытавшегося жевать, не позволяя при этом кленовому сиропу вытекать изо рта.

— Ах ты паршивец!

— Фо? Хэто нэ а! — возмущённо промычал Тасс.

— Ну признайся, ты ведь отшил всех сеструхиных кавалеров! Я точно знаю: все паршивые мальчишки так делают.

Тасс с трудом проглотил ком из блинчика, двигая всем телом, как удав во время обеда.

— Они все были придурками!

— Без всяких сомнений! — желчно заметил Вэл. — Вот что я тебе скажу, Тассили: это не тебе, а Кит решать. И если парень ей нравится, не смей вмешиваться, понял, а то я возьму такси, приеду к тебе домой и надеру тебе задницу кожаным ремнём!

— Ух ты! — восхитился Тасс. — А где этот ремень? Дашь посмотреть?

Вэл грозно сверкнул глазами. Мальчишка пообещал не влезать в сердечные дела Кит и после, мчась по окутанным сумерками улицам домой, предался сладостным воспоминаниям о кошачей моче, вылитой в ковбойские сапоги некоего Чака Д. Боула (благо Сенатор справлял малую нужду только в специальную металлическую миску, так чтобы слышалось звонкое «дзынь») и о многих других маленьких, но столь приятных пакостях.

***

Очередной ухажёр появился у Кит вскоре после того, как Вэлу сделали операцию, на время превратив взрослого мужчину в беспомощного младенца. Тасс был целиком поглощён уходом за новым другом, и, хотя ему не доверяли ничего более серьёзного, чем отслеживание наполняемости мочеприёмника, наслаждался происходящим, путаясь под ногами у мамы Нун, то и дело проверяя повязку и порываясь то измерить температуру, то обтереть лицо, то постричь ногти. Вэла часто навещала сестра Бека, чтобы исполнить при нём роль доброго самаритянина, обмывающего тело и перевязывающего раны. «Не смущайся, брат, я то же самое делала для моего бедного Люка, когда он упал с велосипеда, сломал себе ногу, да ещё порвал селезёнку. Что стесняться старой женщины, которая много чего повидала на этом свете, — приговаривала Бека, выпроваживая Тасса из палаты. — А вам здесь нечего сейчас делать, молодой человек». Закрывала дверь и опускала жалюзи поверх стеклянных стен палаты.