Мальчик, который нарисовал Освенцим

Внутри нас молча встретили здоровые на вид заключенные (хотя, как по мне, они больше походили на убийц и воров). Они не обращали внимания на попытки с ними заговорить, и все общение свелось к покачиванию головами и жесту, который означал «проходите». Я зашел в комнату, загроможденную горами конфискованной одежды. Затем последовали приказы:

– Раздевайтесь! Одежду – направо, белье – налево, ценности и документы – в корзину, обувь взять с собой, только обувь. Все остальное сложить в корзину: деньги, фотографии, кольца и прочее.

Я быстро разделся, и одежду у меня забрали. Оставшись голым, я неохотно снял наручные часы. Затем мое удостоверение оказалось в куче с удостоверениями остальных. Еще одного имени больше не существовало.

Потом подошла очередь волос. Утомленные парикмахеры пытались управиться с новоприбывшими как можно скорее. После стрижки нас всех брили, чтобы на телах не осталось ни одного волоска.

У меня волосы росли только на голове, но и они вскоре смешались с растущей на полу горой темных, светлых и рыжих прядей. При последнем досмотре у меня нашли два бутерброда с сыром, они уже испортились, ведь я хранил их всю дорогу из Берлина. Я попытался спрятать их в обуви и пронести с собой. Но есть их теперь мне все равно не хотелось.

Глубоко удрученный, я зашел в «баню». Там были люди, которые всего несколько часов назад стояли рядом со мной на платформе. Они сидели на обшитых досками ступенях, что поднимались к вентиляционным отверстиям в потолке. Я нашел себе место и тоже сел. Собранные в тесной комнате, словно в зале какого-то странного таинственного театра, мы ждали немыслимого представления. Никто не обратил на меня внимания, и никто не произнес ни слова. Мы не знали, что нас ждет. Каждый пребывал в обществе собственных тревог и страхов.

Мы ждали. Погрузившись в себя, я постепенно оказался в тисках ужасных мыслей. В последние дни в Берлине до меня долетали слухи о массовых убийствах евреев. А если те слухи окажутся правдой? Кто-то говорил про газ, да?

Отказываясь погружаться в столь мрачные размышления и предавать себя в руки судьбы, я внимательно осмотрел помещение. Стены были прочными, а на запертой и обитой металлическими листами двери висели тяжелые засовы. Пролезть можно было только через маленькие окна под самым потолком, но сбежать не представлялось возможным.

Идти нам все равно было некуда, и так взаперти мы ждали, пока тяжелая железная дверь наконец-то не распахнулась. В комнату вошла группа надзирателей в сине-белой форме. Они что-то обсудили друг с другом по-польски, а затем один из них шагнул вперед и обратился к нам.

– Теперь вы узники концентрационного лагеря. Легкая жизнь закончилась. Старые привычки нужно забыть. В противном случае мы вам в этом поможем. Беспрекословное подчинение лагерным старостам и, разумеется, СС – обязательно. Не тешьте себя мечтами однажды выбраться отсюда. Работа выбьет из вас все мысли. Этот лагерь называется Биркенау, и здесь соблюдается строжайшая дисциплина. Сейчас вы пройдете дезинфекцию.

Нас заставили с головой окунуться в ванну с дезинфицирующим раствором, а затем погнали в душевую. Я пытался увернуться, но наши надзиратели отлично умели следить за соблюдением приказов. Их исступленные вопли: «Быстро! Шевелись!» не оставляли выбора, и мы слушались всех команд.

Нам швырнули белье, куртки, штаны, шапки. Я быстро схватил залатанную одежду узника и натянул ее на влажное тело. Времени на то, чтобы завязать шнурки или думать о том, насколько гротескно выглядит на мне это огромное тряпье, не было. Нас сразу же погнали в основной мужской лагерь. Приветственная пытка началась. Крики не умолкали:

– Бегом! Быстрее, ленивые свиньи!

Я бежал. Каждый шаг превращался в борьбу с лагерной грязью – она налипала на ботинки и заливалась внутрь. Я вцепился в пояс нелепо больших для меня штанов, которые то и дело сползали и грозили упасть прямо в глубокие и холодные лужи. Пот покрывал меня с головы до ног.

Победивший, но измученный, я добежал до распределительного барака Биркенау. У входа из темноты появилась фигура в лагерной робе.

– Ценности? Кольца, золото? – уверенно спросил он. – Не пытайтесь их спрятать, эсэсовцы все равно найдут. Лучше отдайте ценности на хранение мне. Я ведь такой же узник, как вы.

Повисла неприятная пауза.

– Ну чего тут думать! Есть же у вас ценности, которые нужно доверить другу!

Некоторые заключенные поддались на его мягкие уговоры. Я в тот момент думал только о том, согласился бы он взять два черствых бутерброда с сыром, которые остались в бане.

Затем нас провели в комнату регистрации. За каждым из столов, заставленных коробками с идентификационными карточками, сидели другие узники и эсэсовцы. Солдаты сказали нам разбиться на пятерки в алфавитном порядке. Поначалу казалось, что для людей, совершенно не привыкших к муштре и исполнению приказов, это невыполнимая задача. Но все изменилось, когда кнуты начали рассекать воздух, и эсэсовцы обрушили на нас град ударов.

– Ну, где у нас тут жирные берлинские лавочники? – издевался один из громил-эсэсовцев.