Мальчик, который нарисовал Освенцим

Вечером я отправился к посыльному за праздничным письмом от мамы, к тому верному поляку-доброжелателю, который принес мне первое сообщение. Это был высокий мужчина чуть за тридцать. Он ждал меня в бараке с номером 14. Для меня оставили миску супа и кусок хлеба – это был настоящий подарок на день рождения. Поляк решил меня развеселить и рассказал о маме: она работала механиком на заводе металлоконструкций «Union» и жила во втором бараке женского лагеря Биркенау. Еще я узнал, что мама выполняла важную задачу: она помогала остальным работникам и польскому подполью, переводя для них с немецкого. Затем мой новый друг предложил прогуляться.

– Теперь, когда я узнал тебя получше и ты стал на год старше, тебе не помешает побольше узнать обо мне и тех идеях, которые я исповедую, – почти шепотом произнес он, обернувшись, чтобы проверить, не следит ли кто за нами.

Постепенно он рассказал мне о своей жизни и убеждениях, бороться за которые теперь было куда важнее, чем прежде.

– Евреям и до войны приходилось в Польше не сладко, – признался он. – Особой симпатии я к ним не питаю, но, как социалист, верю, что все люди равны. Тем более сейчас, когда нас объединяет общее желание. Вы, подростки, страдаете молча, но мы – нет. Мы налаживаем связи с друзьями из других лагерей и теми, кому удалось остаться на свободе. Все свое личное время тратим на благо новой Польши, родины, которую надеемся вернуть. Нас много, тех, кто пытается исправить ошибки прошлого. Я рад, что это и вам на пользу. Обещаю рассказывать тебе о том, как идут дела у твоей мамы, но с едой помочь не смогу, это было бы нечестно по отношению к моим юным соотечественникам, которые зависят от меня.

Мне понравилась его прямота.

Поляки, с которыми я водил знакомство в Бойтене, были необразованными и даже агрессивными деревенскими мальчишками. И вдруг я понял, что и среди поляков есть разные люди. Некоторые из них даже были способны протянуть руку помощи иностранцам, которых они ненавидели.

Соседи поляков – украинцы – до того, как попасть в лагерь, были угнаны на принудительные работы в Германию. Возможно, оттого эти готовые на все ради выгоды люди приобрели в лагере дурную славу.

Не подружившись ни с русскими, ни с поляками, они с головой окунулись в битву за выживание и могли наброситься на других узников ради куска хлеба. Добычу они обычно делили между собой и всегда проглатывали зараз.

Любой узник мог оказаться вором, но любой украинец мог оказаться грабителем. Открытые нападения на заключенных, которые не могли за себя постоять, участились, и нам пришлось организовать отряды защиты.

Истощенные и загнанные узники, которые выменивали свой хлеб на табак, чаще других становились для них наживкой, таких называли музельманами[47]. После этого жертву избивали участники одной банды, а на них, в свою очередь, набрасывалась другая банда грабителей. И все из-за куска хлеба или унции табака.

Вычислить воров было сложнее. Под покровом ночи они запускали умелые ручонки в соломенные матрасы в поисках хлеба, который ценился на вес золота. Порой опасность краж была до того велика, что именно там заключенным приходилось организовывать отряды ночных дозоров. Свет в бараке то и дело зажигали, чтобы застать неуловимых нарушителей прежде, чем они доберутся до своих коек, и мы конечно же просыпались. Наказание могло оказаться смертельным. На воров набрасывались с такой жестокостью, которой можно было научиться только в концлагере. Пойманные считали, что им очень повезло, если после свершения приговора они могли подняться на ноги.

Настоящим подвигом, хоть риск для жизни и был невелик, считалось украсть что-нибудь на кухне. Это тоже была своего рода «организация», способ перехитрить СС, ведь все понимали, что суп был жидким отнюдь не потому, что кто-то стянул у повара несчастную репу.

Несколько подростков совершали «набеги на суп». В глазах окружающих это даже не было откровенным воровством, так, своего рода спорт. Особенно проворные ребята ждали, когда двое заключенных, согнувшись пополам от тяжести чана с еще горячим супом, проследуют мимо них к себе в барак. Стоило им пройти немного вперед, как орава окружала их и черпала мисками суп. Как правило, налетчикам стоило большого труда не расплескать свою жидкую добычу, пока их гоняли по всему лагерю. Если все заканчивалось хорошо, то им удавалось спрятаться в какой-нибудь безлюдной уборной и там проглотить свой трофей.

Всякий раз, когда проблемы, усугубленные приказами свыше или вызванные самими заключенными, грозили выйти из-под контроля, в бараке объявлялся комендантский час. Это означало ранний отход ко сну и серьезную лекцию от блокового. Обычно он заверял, что спасти нас может только жесткий самоконтроль.