Мальчик, который нарисовал Освенцим

Мы часто думали о собственной беспомощности. Мы могли бы убить охранника, но это повлекло бы за собой жестокие репрессии. Мы могли бы организовать восстание и одолеть лагерный гарнизон, но не удержались бы против подоспевшего подкрепления. А если бы взбунтовались сами эсэсовцы, то нацисты направили бы в лагерь танки.

И хотя мы во много сотен раз превосходили эсэсовцев числом, до нас дошли слухи о боях в Варшавском гетто[52], где условия для восстания были лучше, чем в лагере. А потому не удивительно, что мы стали пессимистами. Даже я впал в уныние.

Единственным символом лагерного сопротивления был Яков Козальчик, которому дали прозвище Бункер Яков. Дородный еврейский борец родом из Польши до войны путешествовал по миру и снискал себе славу борца и тренера. Нам он нравился из-за огромного тела и того уважения, которое выказывали к нему эсэсовцы. Они держали его под замком и разрешали выходить только для того, чтобы перенести припасы. Каждый день несколько вооруженных охранников следили за тем, как он шел из одиннадцатого барака на кухню. Но теперь его труд был бесславным. Его заставили исполнять роль капо одиннадцатого блока: пороть заключенных и отводить их к стене смерти. Иногда Якова звали, чтобы выпороть нас. Некоторые считали, что он отказывается от таких поручений, но те, кто был знаком с ним и со штрафными изоляторами, говорили, что это был мягкий, добрый человек, который всегда старался помочь. Как бы там ни было, узникам было проще осознавать, что их выпорет не эсэсовец, а другой узник, пусть и такой гигант, как Яков.

Другой тип заключенных, чьи умения обратились против нас, были хирурги, выполнявшие процедуру кастрации. Работая в Биркенау, адская атмосфера которого как нельзя лучше подходила для такой деятельности, мы знали об их существовании по рассказам жертв процедуры, таких же евреев, наших соседей по блоку. Смотреть, как эти некогда гордые мальчишки возвращались в блок, лишенные мужественности, было невыносимо.

Когда друзья и враги собирались вместе, неприятели всегда выделялись из толпы. Мы понимали, что некоторые капо, в стремлении испортить нам жизнь, оставили охранников далеко позади и пытались им отомстить. При поддержке взрослых заключенных, которые нам сочувствовали, мы изводили недоброжелателей до тех пор, пока их не снимали с должности. У нас в лагере главным оружием выступал шантаж[53], но в других дело могло дойти и до убийства.

Поезда с узниками отправлялись на Восточный фронт, там им предстояло рыть окопы. Другим, в основном – женщинам, выдали деревянные башмаки, чистую бело-голубую униформу и отправили работать на фабрики Германии. Письма от матери прекратились. Ее тоже должны были увезти в одном из таких поездов.

А новые узники все прибывали в Освенцим. Биркенау был переполнен, и мест в бараках на всех не хватало. Вновь последовали бесчеловечные селекции. Однажды после вечерней переклички в бараке осталось только 15 евреев.

Светлый Герт умер от воспаления легких. Бойкий Герт нашел способ пробраться в лазарет, чтобы попрощаться, и спросил, хочу ли я пойти с ним.

Мне и раньше приходилось видеть смерть: моего любимого дедушки, бледного и изможденного жизнью. Вся семья собралась оплакивать его у смертного одра. Потом я работал на кладбище. Потом были тела, безжизненно вцепившиеся в электрифицированную ограду лагеря. Но это все другое. Герт не должен был умереть. Он был молод и ни в чем не повинен. Он был здоровым и полным жизни. Но куда важнее было то, что он был нашим товарищем, мы бок о бок боролись за выживание и надеялись на лучшее будущее.

Нет! Я не мог смотреть на его юное светлое лицо – широкий нос, пухлые губы, соломенные веснушки, – безжизненно лежащее на унылой лагерной койке. Нет! Я отказался признать победу смерти!

Я сказал Бойкому Герту, что не пойду. Он ответил, что, раз хоть кто-то будет в лазарете у Светлого Герта, не столь важно, пойдем ли мы вдвоем или только один Бойкий Герт.

Мы со Светлым Гертом, которого теперь ждало забвение, чувствовали близость с молодежью Германии, сыновьями наших врагов, многие из которых шли на смерть не по своей воле. Много лет назад Светлый Герт сидел с ними на одной школьной скамье и слушал, как учителя героизируют прошлое, выполняя навязанную сверху программу. Теперь для этих школьников наступил час расплаты. Светлого Герта отправили в концентрационный лагерь. Его одноклассники вторглись в Европу. Но волею Судьбы в смерти они вновь стали едины. Одного, теперь обнаженного, чью полосатую лагерную робу уже отдали другому узнику, в скрытом за деревьями крематории Биркенау поглотит огонь. А другие, в серой униформе и давно без сапог, гниют в земле на просторах Советского Союза.

Смерть Светлого Герта глубоко потрясла меня. Заставила пересмотреть свою позицию. С того момента я решил не просто упрямо смотреть в лицо лагерной жизни и надеяться на перемены, но сделать все, чтобы они наступили.