Поезд прибыл на вокзал. На станции, чудом уцелевшей во время авианалетов, царило такое оживление, какого она не видела в мирное время, когда начинался сезон летних отпусков. В буфетах и газетных киосках торговля шла полным ходом. На платформе толпились хорошо одетые и здоровые на вид граждане Германии. Люди в униформе или с нарукавными повязками со свастикой расхаживали с важным видом. Они казались счастливыми, вид изможденных узников в лохмотьях был для них привычным.
Лишь немногие, завидев нас, начали перешептываться с рядом стоящими людьми, большинство попросту не обращало на нас никакого внимания. Кое-кто из узников-немцев захотел рассказать зевакам, кто мы такие, но мы гордо решили, что оно того не стоит.
Маленькая девочка с косичками в хорошо отглаженной черной юбочке, из-под которой выглядывала пара проворных ножек, в сопровождении матери подбежала к нашему поезду.
– Мамочка, смотри, сколько тут лиц, – кричала она, показывая на наш вагон. – Это ребенок. А вот еще один.
Мы, подростки, ощутили гордость. Хоть взрослые и пытались дать понять, что нас не существует, но ведь еще оставались и дети. Запомнит ли нас эта малышка?..
Напротив нашего вагона стоял современный санитарный поезд, хорошо укомплектованный медицинскими сокровищами со всей Европы. Его встречали медсестры Красного Креста с цветами в руках. Мы кричали им, просили дать нам воды, чтобы напоить больных узников. Но и они сделали вид, что не замечают нас.
Мы медленно покатились к запасному пути, который находился в нескольких километрах от города. Там тоже стоял санитарный поезд, но на этот раз мы оказались к нему совсем близко, едва ли между нами было больше 3 метров. Из вагона, где располагалась кухня, доносились головокружительные ароматы. Мы видели кастрюли и сковородки, роскошные купе, белые мягкие кровати.
По гравию, хромая, шел солдат с забинтованной ногой. Вскоре появились и другие. Они спрашивали, почему такие честные с виду люди носят тюремные робы. Мы рассказали им свою историю, и для них она стала открытием.
– На фронте мы почти ничего не знали о том, что происходит здесь, в Германии, – сказал один из них.
– Значит, вот за это все мы и воевали, – пробормотал другой.
Наш поезд двинулся. Солдаты разбрелись по купе. Они что-то бросили из окна, и это что-то упало в наш вагон. Конфеты, леденцы, обернутые в целлофан!
Мы приехали в Веймар, на восточный конец главной товарной станции. Поняли, что нам вновь придется ждать. Паровоз отцепили, и многие охранники куда-то ушли.
Я огляделся. С одной стороны простиралось поле железнодорожных путей, а с другой пролегала дорога. Вдоль дороги росли сады, а прямо напротив нашего вагона находился инженерный колледж.
Сквозь большое окно я разглядел студентов, ребят, которым было лет по восемнадцать, в костюмах и при галстуках, сидящих перед доской, исписанной мелом. Прозвенел звонок, они вскочили со своих мест и побежали вниз по лестнице, разворачивая свои бутерброды, смеясь и что-то выкрикивая. Они жили в своем собственном мире, во вселенной правил, книг, традиций, регулярного питания и спокойного сна. И это в то самое время, как мальчишки куда младше их погибают на фронте и в концентрационных лагерях.
Тут взвыла сирена воздушной тревоги. Построившись по классам, они организованно прошли в свои убежища. С запада в вышине показались ряды маленьких серебристых крестов, от которых по голубому небу тянулись длинные белые следы. Бомбардировщики союзников. Самолет-разведчик летел низко и очертил над нами круг из тумана. Я огляделся по сторонам. Наступила тишина. Поезд стоял на месте, а люди прятались. Бомбардировщики вдалеке начали пикировать. Грохот взрывов заглушал сильный ветер, но над предместьем города взметнулись ввысь темные тучи, прорезанные летящими обломками зданий. В небе показались новые белые полосы, но на этот раз они тянулись в сторону вокзала.
Взрывы я ощущал всем телом. В складские сараи попала бомба, и они разлетелись в щепки. Охрана попряталась. Узники открыли двери вагонов и, в поисках убежища, кинулись кто куда. Одни бежали через рельсы в сторону города, другие забрались под поезд. Один я остался в вагоне.
Я принял решение. Не стоит никуда бежать ради того, чтобы тебя раздавил поезд, сошедший с рельсов, или вместе с нацистами завалило обломками зданий. Я схватил три металлические миски, оставленные моими товарищами по несчастью, вложил их одну в другую, надел на голову и свернулся калачиком в углу вагона. Должно быть, импровизированный красный шлем со стороны выглядел странно, но рядом не было никого, кто бы мог посмеяться. Снаряды разрывались рядом с вагоном. Невообразимая какофония оглушала и вселяла в меня ужас. Повсюду градом сыпались смертоносные обломки, осколки и металл.