Мальчик, который нарисовал Освенцим

Иногда из-за разницы в менталитете между нами вспыхивали ссоры, но серьезных последствий они не имели. Мы были подростками, которые все еще пытаются понять себя и окружающих. В худшем случае мы просто сочувствовали тем, кто еще не повзрослел.

Днем мы сидели на больших камнях, пнях и пытались поймать как можно больше живительного солнечного тепла. Суровая и полная опасностей зима концентрационного лагеря уступила место весне надежды. Дни становились теплее. И вскоре все изменилось.

Однажды мы всем блоком получили посылку от Красного Креста – подарки из-за рубежа, адресованные французским и голландским заключенным, которые к тому моменту уже были мертвы. Завязались горячие обсуждения.

Мы громко спорили о том, что может быть внутри, и размышляли, как лучше будет разделить эти сокровища, втайне надеясь, что французские надписи на банках означают «мясные деликатесы». Сглатывая слюнки, мы отполировали ложки мокрым песком и похватали миски для еды, и с нетерпением ждали, когда же начнут раздавать еду.

Ребята, которым досталось зерно, искали щепки и сухие веточки, просили блокового одолжить им его заветный котелок для приготовления пищи.

Меня же осчастливили банкой сардин без открывашки. Эту банку нужно было разделить на пятерых.

У нашего блокового было хобби – хор. Он долго его обдумывал, потом наконец собрал и добился успехов.

Если кто-то хотел стать его любимчиком и быть в числе тех, кому отдадут предпочтение, когда друзья блокового передадут нам дополнительный котел с супом, то нужно было петь.

Хор собирался уже после отбоя, поэтому их репертуар был для нас тайной. Но как-то раз мне удалось подслушать репетицию. Это случилось около полуночи, когда я наощупь шел к уборной. Соседняя ванная комната была заперта, в ней горел свет и звучала запоминающаяся мелодия – завораживающий аккорд повторялся снова и снова, как будто на заезженной граммофонной пластинке. Они очень старались. Я прошмыгнул к двери, чтобы расслышать еще и слова, но кто-то заметил мою тень.

– Иди спать, ты все испортишь, – закричали они.

На этом концерт для меня закончился. Но вернувшись в барак, я еще долго не мог уснуть – такое сильное впечатление произвела на меня эта песня. Я, видимо, недооценил соседей по бараку. Они словно вылезли из своих раковин добровольного одиночества и предстали передо мной в облике таких же молодых людей, каких можно встретить повсюду. Но куда важнее, что они пели с такой энергией и отдачей, которые могли воодушевить кого угодно.

Я чувствовал себя таким счастливым. Впервые за много лет меня окружали друзья, настоящие друзья. Звуки, которые я слышал, были не просто частью концерта, который я так и не дослушал до конца. Нет. То была прелюдия чего-то нового – проблеск величественной симфонии юности.

И вот настал долгожданный миг. В честь дебютного выступления хора устраивался настоящий развлекательный вечер. Даже эсэсовцев пригласили, чтобы придать этому событию официальный статус.

Мы беспокойно ерзали на самодельных скамейках, которые соорудили из спальных досок, и ждали гостей. В помещение площадью примерно восемь на десять метров набилось несколько сотен зрителей. Они вытягивали шею, чтобы разглядеть дверь и сцену, установленную на суповых котлах. Выглядело многообещающе.

Пожаловали важные гости из главного лагеря – друзья нашего старшего по блоку, шесть эсэсовцев и несколько офицеров. Они сели на первый ряд, который оставили специально для них. Концерт начался. Программа включала в себя песни, забавные сценки, акробатические трюки и сольные танцы. Были представлены все национальности.

Первыми на сцену вышли польские подростки с песней о том, какой будет жизнь в заново отстроенной Варшаве. Аплодисменты были бурными. Мы хлопали в такт мелодии. Раздавались выкрики и свист. Мы знали, что скорее всего это прощальный праздник. Никто не мог запретить нам высказаться. Эсэсовцы с трудом понимали то, о чем мы пели. Но, как ни странно, они нас даже подбадривали.

Затем на сцену вышли русские ребята. И запели. Их было всего несколько человек, но их сильные голоса звучали так, как будто перед нами выступал целый хор. Русские воспевали Сталина, Красную армию и Советский Союз. Если кто-то из присутствующих офицеров СС и верил в то, что Гитлер перевоспитал этих крепких и решительных молодых людей, то их, должно быть, ожидал большой сюрприз. Я знал этих ребят еще с тех пор, как двумя годами ранее их привезли в Освенцим. Тогда они не совсем были уверены в победе своего отечества, некоторых одолевало отчаяние. Но теперь они искренне славили свою страну. Их уверенность была тверже, чем когда-либо, а пыл и верность – неукротимыми.