Мальчик, который нарисовал Освенцим

Последний, но самый многочисленный ансамбль состоял из польских евреев. Они начали с песен про гетто, матерей, раввинов и изучение Библии – это был трогательный портрет говоривших на идише. Затем прозвучали печальные песни о тех, кого вели на смерть, истории о гибели надежды, об отчаянии. На наших глазах разворачивалась картина мрачной жалости к себе, которую мог создать только еврей. Но внезапно тон их песен изменился, и всех нас захлестнула уверенная решимость.

Они начали петь песни о будущем, песни, которыми они гордились и которые сочинили сами. Их я подслушал той ночью, и теперь эти духоподъемные мелодии вырвались наружу. Неразборчивые слова, которые они проговаривали в той холодной уборной, оказались стихами, сочиненными одним из узников. Теперь они звучали четко и полновесно. «И как же им придется страдать за то, что смеялись над нами» – говорилось в одной из песен. В других речь шла о тех временах, когда все люди будут свободны и равны. «И наши дети, которым предстоит жить в лучшем мире, не поверят тому, что их отцы будут рассказывать о прошлом».

Наши гости из СС явно недоумевали. Все произошедшее было для них полной неожиданностью. Они и представить не могли, что станут объектами для шуток. Ведь они сами пришли на концерт посмеяться.

Я внимательно наблюдал за реакцией эсэсовцев. Их военная форма, украшенная черепом и скрещенными костями, уже не вселяла такой ужас, уже не выглядела такой изысканной. Некоторые нервно чесали головы. Один офицер даже принялся протирать стекла очков. Вероятно, они немного понимали идиш. Да и артисты не оправдали ожидания нацистов. Ни тебе «тупых польских крестьян», ни «русских варваров», ни «робких, замкнутых евреев, читающих Тору». Только живая и дерзкая молодежь, которая видела для себя будущее и страстно желала его строить.

Концерт закончился. Узники и эсэсовцы поднялись и ушли. Казалось, что все это было сном. Возможно, нам и правда все это приснилось.

Апрель принес с собой гром артиллерии союзников. Наш комплекс бараков располагался на самой окраине лагеря и стал местом сбора для всех, кто проводил дни, с нетерпением вглядываясь в бескрайнюю равнину, что простиралась перед нами, и высматривая любые признаки того, что освободители уже близко.

Среди них выделялись обитатели главного лагеря, вооруженные украденными биноклями. Бояться им было нечего, потому что к тому времени эсэсовцы крайне редко заходили в лагерь без нашего ведома. Конец, плохой или хороший, был уже близко. Оставалось несколько дней. Кто-то крикнул, что вдалеке на полях показались танки.

– Ничего не вижу, – ответил один из наших гостей, что-то настраивая в бинокле.

– Так дай нам посмотреть! – закричали мы.

Каждый из нас по очереди удостоился чести взглянуть на безмолвный, далекий и таящий в себе чудо ландшафт, но все наши усилия были напрасны. Когда бинокль передали мне, я тщательно осмотрел всю долину, отрезок серой проселочной дороги, поля, изгороди. Единственное, что хоть отдаленно напоминало танки или что-то связанное с освобождением, были стога сена.

Позже прошел слух, что лагерь эвакуируют, и руководству СС пришлось издать декларацию. «Заключенные Бухенвальда останутся в лагере… в ваших интересах будет соблюдать дисциплину и подчиняться приказам… С приходом американской армии вы будете переданы им мирно и организованно».

Звучало убедительно, и мы были счастливы.

Как-то ночью, возвращаясь из уборной (малоприятная прогулка на 200 метров по бугристому и черному как смоль склону холма), я услышал в комнате блокового странные голоса.

Было уже глубоко за полночь, но казалось, что у него собрались гости. Они говорили о Польше и своих родных городах. Один из них, как выяснилось, владел английским. Мне стало любопытно. Я прислонил ухо к стене и стал прислушиваться. Его голос звучал очень тихо. Он потрескивал, то и дело срывался на странный присвист. Я не мог поверить своим ушам. Потайной радиоприемник.

И весь этот интерес к далеким польским деревням стал мне абсолютно понятен. Старшие заключенные лагеря собрались, чтобы послушать новости. Пока они разговаривали, чтобы заглушить шум радиопомех, кто-то настраивал приемник, чтобы узнать подробности успехов союзников. Эти люди собирались в нашем блоке, потому что он стоял далеко от казарм СС и потому что в нем жили узники, которые, как им казалось, в силу возраста не могли на них донести.

Я напряг слух, чтобы разобрать названия городов, и был страшно горд тем, что стал одним из немногих слушателей.

Но вскоре ко мне присоединились и другие ночные посетители уборной. Они попросили меня перевести, что я услышал, и начали громко и восторженно обсуждать новости. Тут блоковый распахнул дверь и приказал всем идти спать.