Мальчик, который нарисовал Освенцим

Этот разговор натолкнул меня на мысль, что после стольких лет ненависти и угнетения лишь мне решать, каким человеком я стану. В тот день я поступил как настоящий джентльмен, и это помогло мне почувствовать себя сильным и гордым. Но деревенских с меня уже было достаточно.

Чуть позже я повстречал бывшего узника-немца, который тоже вышел на поиски еды.

– Это отвратительно, – пожаловался он. – Вся деревня обрушилась на меня со своими жалобами. Говорят, я должен за них заступиться. Они забывают, что, будучи немцем, я знаю о Бухенвальде намного больше, чем «товарищи», на которых они жалуются. Это же был Бухенвальд. Эти сволочи все знали – но делали вид, что все нормально и ничего страшного.

В поле на обратном пути я заметил группу увлеченно что-то обсуждающих русских и поляков. Мне стало интересно, я подошел поближе и спросил, что происходит.

На земле между ними лежал человек в потрепанной форме германской армии.

– Парень, переведи, что он лепечет, – попросил кто-то из поляков.

Я задал вопрос по-немецки, наклонившись над фашистом. Съежившись, этот негодяй дрожал от страха и все всхлипывал:

– Italiano, Italiano kaput, kaput!

Он делал вид, что не понимает по-немецки, и надеялся, что таким образом может обмануть славян, но, сообразив, что я знаю язык, тут же залез в нагрудный карман и завопил:

– Documento, documento!

У меня в руках оказалась грязная, пропитанная потом солдатская расчетная книжка. Такие выдавали в немецких вспомогательных подразделениях. В ней было сказано, что он Italiener[90]. Я сказал ему, что он находится неподалеку от Бухенвальда, что мы установили контроль над этой территорией еще до прихода американцев и что он арестован. Но вряд ли перепуганный итальянец особенно много понял из моих объяснений.

Уже в лагере он чуть не потерял сознание, когда его уводили двое вооруженных конвоиров в тюремной одежде. Возможно, он заслужил участи быть затоптанным, как другие фашистские свиньи. Но мы были гордыми победителями, а молодые вооруженные охранники чтут солдатскую дисциплину. Его отвели в клетку из колючей проволоки, где уже сидели офицеры, солдаты СС и нацистские чиновники, которых после перестрелок удалось вытащить из укрытий или изловить еще до того, как они узнали о своем поражении.

Французское правительство отправило за своими гражданами поезда, поэтому некоторые наши товарищи уже разъезжались по домам. Остальных перевели в бывшие казармы СС и главный лагерь Бухенвальда.

Меня поместили в блок № 29, где раньше жили «немецкие политические преступники». Это был один из старейших бараков лагеря, который превратился в своего рода отель. Его постояльцы, все сплошь ветераны, герои лагеря, видные деятели донацистских времен часто отсутствовали: кто-то пропадал в канцеляриях, а кто-то уходил за пределы лагеря.

Недавно обретенные удобства включали в себя буфеты, чистые одеяла, книги, стопки новых простыней от Главного командования союзных сил и, что было весьма кстати, лампочки на 100 ватт.

Мои соседи возвращались к ужину по большей части для того, чтобы пообщаться друг с другом. Нет ничего странного в том, что после стольких лет страха и угнетения, им нравилось слышать свои свободные голоса. Они рассказали мне много всего интересного.

Я с удивлением узнал, что за движением сопротивления в Бухенвальде стоял так называемый Интернациональный комитет концлагерей. До освобождения в его рядах состояли в основном немцы и французы левых взглядов с опытом ведения подпольной борьбы. У них в распоряжении был тайный арсенал винтовок, пистолетов, противогазов и биноклей. А когда над Бухенвальдом развивался знаменитый белый флаг, на руках у наших защитников уже были пулеметы и минометы, которые до этого были спрятаны и ждали своего часа. Годами силы сопротивления прятали в лагере оружие и готовились при случае дать отпор.

Теперь комитет занял место высшей лагерной власти. Среди его представителей были люди самых разных национальностей. Число вооруженных охранников исчислялось сотнями. Мы патрулировали округу в поисках бывших эсэсовцев и нацистских тайников. Грузовики отправлялись за продуктами для лагерной кухни и доезжали даже до Эрфурта и Йены.

Местные не спешили делиться своими тщательно припрятанными запасами. Но мы обыскивали леса и чердаки, пока не находили то, за чем пришли. Оказалось, что по всей округе была разработана целая сеть тайных складов. Один из таких был обустроен в пещере, там хранилось украденное из Франции вино. Другой был забит венгерскими куриными консервами.

Мы знали, что в лазарете, который теперь занимали американцы, кормили молочной вермишелью. Я любил молоко и сладости. А еще мне очень нравилось наблюдать за солдатами из-за океана. Поэтому на другое утро я встал пораньше, чтобы ничего не пропустить, и направился к лазарету. Я стал ходить быстрее – верный признак того, что ко мне возвращаются силы. У лагерной кухни уже собирались люди, поэтому я с радостью занял очередь и присел на тротуар.