Мальчик, который нарисовал Освенцим

От них я узнал, что одно время в Бухенвальде жило больше людей, чем в Веймаре. В живых осталось 20 000 человек. С 1937 года в Бухенвальде погибло 51 000 человек[92]. Еще 15 000 сгинули в подлагерях. А сколько тысяч человек, которых за день до освобождения погрузили в поезда, на которые мы не попали, а потом были забиты камнями, застрелены, задавлены!..

Когда мы уже заняли канцелярию, командиру СС позвонили из Веймара.

– Запрошенный вами отряд с огнеметами прибыл и ожидает дальнейшей транспортировки.

Мы не хотели забывать. Напротив, мы чувствовали непреодолимое желание задокументировать все то, что видели, изложить историю на бумаге и рассказать ее людям. Я понял, что если мы, живые свидетели, не расскажем горькую правду, то люди просто не поверят в масштабы того зла, которое сотворили нацисты. Я хотел поделиться не только ужасами, но и рассказать о том, как мы жили, о повседневных событиях и о борьбе за выживание.

Не прошло и недели после освобождения Бухенвальда, как мои соседи принесли документы, которые нашли в канцеляриях и бараках СС. Из этих ценных бумаг я скопировал планы, карты и списки[93]. Сил бродить по лагерю у меня не было, и я попросил старших коллег принести мне бумагу и карандаши. Вооружившись стопкой пустых бланков со свастикой, которые предназначались для членов нацистской партии, и семью короткими цветными карандашами, я начал зарисовывать лагерную жизнь.

Я вспомнил время пребывания в Освенциме, когда впервые ощутил необходимость задокументировать пребывание в лагере. Именно там на обрывках от мешков с цементом[94] я углем и огрызком карандаша начал составлять списки и рисовать. Я очень хотел сохранить те черно-белые наброски и спрятал их в соломенный матрас. Когда нас в спешке эвакуировали из Освенцима, они остались в лагере. Но картинки не выходили у меня из головы. И теперь, будучи свободным человеком, я приступил к их воссозданию.

Несколько недель я рисовал без остановки. Контуры я выводил карандашами, а заполнял их уже акварелью, которую мне принес американский солдат, заинтересовавшийся тем, что я делаю.

Я добавил подписи, карты и списки. Сцены из далекого прошлого оживали перед моим внутренним взором: прибытие в лагерь, селекция, наказания, еда, болезни, бесконечные ряды заграждений, работы, переклички, зима, мятежи, виселицы, эвакуация, «Катюши» и многое другое. Почти двухгодовалый опыт жизни в трех концлагерях только и ждал того, чтобы выплеснуться из моего неутомимого сознания.

Темная, печальная и бесцветная лагерная жизнь в моих рисунках заиграла семью цветами радуги, и мое ликующее сердце подгоняло меня двигаться вперед. Эти картины, созданные в память о друзьях и товарищах, стали еще одной победой.

В кинозале Бухенвальда снова собирались толпы. Обычно они приходили посмотреть беззаботные цветные фильмы из Америки. Но как-то раз они собрались совсем не для этого. В помещении кинозала устроили поминальную службу по еврейскому обряду. Американский капеллан, раввин из далекого Бруклина, раздал всем небольшие молитвенники. На одном краю импровизированного алтаря стояли высокие белые свечи, а за ними – американский солдат еврейского происхождения в коричневой форме. Выжившие представители европейского еврейства задумчиво и скорбно заполнили помещение. Многие уже почти забыли свое историческое наследие. Но то был день поминовения. Мы все хотели воздать должное и поблагодарить тех, кто сражался за нашу свободу. Все мы потеряли родственников, за которых нужно было помолиться.

Наступило 1 мая 1945 года. Бывшие узники, осевшие в близлежащих городках и деревнях, вернулись, чтобы отпраздновать вместе с нами.

Бараки, где жили русские, больше напоминали сельскую ярмарку. По улицам были развешаны гирлянды, а блоки соревновались друг с другом за то, кто напишет лучший портрет Сталина. Победителем стало двухметровое изображение, которое повесили над русской читальней в компании цветов, лысого Ленина и бородатого Маркса.

Немецкие блоки украшало гордое заявление: «Мы едем домой» и фотографии Брейтшеда и Тельмана[95]. Надписи на других плакатах гласили: «Не забывайте 51 000 погибших», «Спасибо союзникам» и короткое, но решительное «Больше никогда!».

Нашим испанским товарищам едва ли хватило пространства своего единственного блока для всего, что они хотели сказать. «Вы едете домой, а как же мы?» – написали они на стенах краской. «Фашизм не умер – Франко жив!», «Теперь Франко – враг № 1!», «Мы не сдадимся!», «Они не пройдут!».

Мои соседи рассчитывали, что я выйду с ними на первомайскую демонстрацию. Они указали на стопку табличек с названиями маленьких немецких федеральных земель.

– Из тех мест выживших нет, а нести таблички кому-то нужно. Что скажешь? Ты высокий и, маршируя в одиночку, произведешь впечатление.

Я взял одну из табличек и занял свое место в колонне демонстрантов.

Мы выдвинулись к воротам лагеря.