Мальчик, который нарисовал Освенцим

Мы все собрались на лагерной площади, каждая колонна шла под флагом своей страны: поляки, чехи, русские, югославы, венгры, румыны, австрийцы, немцы, норвежцы, французы, бельгийцы, голландцы, испанцы и многие другие. Перед нами у забора стояла огромная трибуна с надписью «1 мая 1945». На ней возвышалась деревянная трапеция, выкрашенная в цвета национальных флагов Англии, СССР и Америки, а к ней крепились портреты Черчилля, Сталина и Рузвельта. На высоких столбах в голубом небе развевались флаги стран Европы.

Сначала мы посмотрели символистскую постановку о Бухенвальде, в которой рассказывалось о мрачном прошлом и освобождении. Потом на трибуну вышли зарубежные гости и произнесли речи. Мы отдали дань памяти погибшим, поблагодарили союзников и укрепились в своем единстве. «Оставшиеся угнетатели и их приспешники должны быть привлечены к суду!» – крикнули со сцены. Мы громко и охотно зааплодировали.

Оркестр заиграл, и одна за другой колонны проследовали мимо трибуны. Восемь лет на этой площади под развевающимся над воротами нацистским знаменем на переклички собирались беспомощные узники, а теперь толпа триумфаторов проводила на ней парад и с гордостью несла флаги своих родных стран. Ее бескрайний асфальт, который слышал стоны тысяч уходящих на смерть заключенных, теперь принимал победный марш выживших. Невозможно сосчитать, сколько бело-голубых штанин хлопали на ветру в унисон. Оркестр играл гимн за гимном. Сотни красных первомайских знамен поднялись над шествием.

Настала наша очередь. Большое красное знамя, которое все это время щекотало меня за нос, наконец-то было поднято.

Между марширующими в колоннах оставили большое расстояние, оно должно было напоминать о тех, кто не смог дожить до этого дня. Некоторые напевали:

– Brüder, zur Sonne, zur Freiheit[96].

Мои маленькие соседи утирали слезы.

Я подумал о том, что скоро все мы разъедемся по домам. А если дома уже нет, то будем искать новый. Кто-то из нас станет обыкновенным рабочим, о прошлом которого никто и не спросит. Других изберут в члены парламента, а, может, и в министры. Но этот незабываемый День труда в Бухенвальде останется для каждого из нас дорогим воспоминанием, к которому мы будем обращаться из года в год.

Наша колонна подошла к трибуне с гостями. Мы маршировали твердо и чопорно. Слева, на платформе, окруженной флагами, я заметил стоявших в ряд офицеров: американцев, русских, французов, англичан и других. Когда мы подошли поближе, они отдали честь. Мне, истощенному, жалкому юноше, несущему небольшую табличку с названием никому не известной области, мне, забытому подростку, годами голодавшему в концлагерях, отдали честь! Я покраснел от нахлынувших на меня чувств. И в этот момент на меня направили кинокамеру.

Я перестал бывать в Веймаре, и вместо этого начал гулять по лагерю. Мне нравилось слушать радио, заглядывать в газеты и книги и пытаться удивить американцев своим знанием английского.

Как-то раз, гуляя по лагерю, я проходил мимо компании пожилых узников, которые проводили все время за разговорами, и вдруг заметил рядом с ними кого-то совсем юного. Он сидел на солнце, погруженный в свои мечты. Я наклонился поближе, чтобы разглядеть его лицо. Длинное, узкое и страшно осунувшееся. Но казалось, что этот крупный острый нос я уже где-то видел.

Я разбудил его, и, узнав друг друга, мы обменялись сердечными рукопожатиями. Это был Герт, темноволосый, друг по школе каменщиков, с которым мы не виделись почти два года. Его только что отпустили из лазарета. Я был так рад его видеть. Мне очень нужно было чье-то общество, а Герт был больше, чем просто старым другом.

Бухенвальд в мгновенье стал приятным местом. Вечерами мы собирались вместе: танцевали, пили и болтали до самого утра.

Крах нацизма ожидался с минуту на минуту.

Неделя после майской демонстрации прошла в прощальных праздниках. Представители разных рациональностей по очереди прощались с товарищами и уезжали по домам.

Друг пригласил меня в блок № 45 на прощальный вечер австрийцев.

– Это будут обычные посиделки без речей, без обещаний, но веселье будет бить через край, – сказал он.

Танцевать я совсем не умел, но все равно пошел, потому что узнал, что там будут угощать пирожными. Комната на втором этаже еле вместила в себя скрипачей, джазовый ансамбль, пиво, китайские фонарики, альпинистов в кожаных штанах и американцев.

Через некоторое время гости вовсю развеселились и начали танцевать. Я выпил пива и думал уже пойти спать, как вдруг услышал, как кто-то кричал «Браво! Браво!».

Толпа расступилась, и две юные цыганки, которых все просили станцевать, вышли вперед. Я резко поднялся и стал наблюдать. Девушки кружились и извивались под чарующие звуки цыганской музыки. От них невозможно было отвести взгляд.

Я погрузился в размышления, но продолжил любоваться танцем. Кто-то прошел по комнате к столу с пивными бутылками. Это был юноша в костюме, который был ему слишком велик. Забавно выглядит, подумал я.