Мальчик, который знал всё

– Вас понял, мистер президент. – И агент Норрис тут же начал бормотать в спрятанное в рукаве переговорное устройство, передавая приказ президента очистить крышу.

Лестница заворачивала вверх, на второй этаж. Взлетев по ней, президент увидел стоявшую в противоположном конце коридора Эбигейл, но, ничего не сказав ей, поспешил к своей цели.

На крыше было темно, ночной воздух был свежим, но не ледяным. Дул довольно сильный ветер. Харрингтон остановился, молча осматриваясь вокруг. Он хотел схватить их внезапно, не давая опомниться. Да, Конрад и Алета были детьми, однако такими детьми, которых ни в коем случае нельзя недооценивать.

Он нашёл их сидящими у края крыши, тесно прижавшись друг к другу. Пайпер была с ними. Алета держала Конрада за руку и с обожанием смотрела на него. С таким же точно выражением смотрел на своего отца Конрад, когда был совсем ещё маленьким мальчиком. На Харрингтона нахлынули воспоминания, и он ненадолго задержался, наблюдая за детьми из тени, а перед глазами у него плыли и плыли картинки из прошлого. Вот они празднуют второй день рождения Конрада. Эбигейл решила в честь этого устроить в саду приём в стиле супергероев. Отыскала костюмы Супермена для Харрингтона и для двухлетнего Конрада. И весь день Харрингтон носил своего сына на руках, а собравшиеся гости умилялись и говорили о том, как счастлив должен быть Харрингтон, имея такого очаровательного сынишку. В какой-то момент Конрад утомился от шума, и Харрингтон унёс сына в дом.

Харрингтон уселся на пол в детской, и они с Конрадом тихо поиграли в «снап» – что-то вроде детского лото. Снизу, из сада, приглушённо доносились голоса и смех гостей, но отцу с сыном было уютно в их собственном маленьком мирке, и никто им больше был не нужен. Конрад выиграл первую партию, затем вторую. Харрингтон ещё никогда не гордился так своим сыном, никогда не чувствовал такую близость к нему. Он думал тогда, что всегда будет рядом с Конрадом, что научит его всему, что знает сам. Сделает всё, чтобы жизнь сына была счастливее и ярче, чем у него самого.

Харрингтон погрузился в раздумья, мечты, а Конрад тем временем вытащил электронную игрушку. Она задавала ребёнку простые вопросы, а тот должен был на них отвечать, нажимая нужную кнопку. Конрад ответил на несколько вопросов, и ему стало скучно. Тогда малыш перевернул игрушку, открыл её заднюю панель и принялся что-то колдовать со схемой. Харрингтон замер, увидев, каким напряжённым стало при этом лицо Конрада. Сынишка быстро перепрограммировал игрушку, перевернул её и нажал кнопку.

– Привет, – сказала игрушка.

– Привет, – откликнулся Конрад. – Я хочу поговорить с кем-нибудь в Южной Америке.

– Я могу тебе помочь, – подтвердила игрушка. – Набираю номер.

Послышался быстрый набор цифр, затем гудки, щелчок и, наконец, незнакомый голос.

– Hola? – на испанский манер произнёс слово «алло» собеседник.

– Hola, – ответил ему Конрад. – Como estas?[1]

Вот тогда-то Харрингтон и почувствовал впервые ту жуткую боль в затылке, которая с тех пор постоянно преследовала его. Боль была такой сильной, что заставила Харрингтона согнуться и переросла в ужас. Не за себя – за своего сына.

– Положи трубку! – рявкнул он.

Удивлённый неожиданным окриком Конрад повернулся к отцу и сконфуженно пояснил:

– Но это же новый друг.

– Estoy bien[2], – продолжал звучать из игрушки голос нового друга. – Y tu?[3]

– Брось трубку! Немедленно!

Не выдержав, Харрингтон схватил игрушку и колотил, колотил ею о стол до тех пор, пока игрушка не развалилась на мелкие кусочки и не заткнулся сидевший внутри неё голос из Южной Америки. Только после этого Харрингтон остановился, тяжело дыша. Его костюм Супермена порвался в нескольких местах.

– Не вздумай ещё попасться мне когда-нибудь за подобными занятиями, – проворчал Харрингтон. У него не было сил посмотреть на сына.

– Но я сделал её лучше, – попытался объяснить Конрад.

Харрингтон, не отвечая, ураганом вылетел из детской. Конрад потащился следом за ним, переступая маленькими ножонками в великоватом ему, пузырящемся костюме Супермена.

– Папа, – умоляюще повторял он. – Пап, ну пап.

И вот сейчас, спустя десять лет, то же отвращение, смешанное с гневом, и ту же пульсирующую боль в затылке испытывал президент Харрингтон, глядя на Конрада. Правда, сейчас тот был не один, а с Алетой, но от этого ситуация становилась только хуже. Трясущейся рукой президент потёр себе затылок. Бесполезно. Боль и не думала отпускать, на лбу выступили капельки пота. Дождавшись, когда боль немного утихнет сама собой, Харрингтон тигром выскочил из тени, бросился вперёд и схватил маленькую хрупкую ручку Алеты. Она испуганно вскочила на ноги и сморщилась от боли.