Мальчик в шкафу (СИ)

Сплетники шуршали за спиной. Психи все неохотнее убирались от окон, обсиживая их, словно августовские жирные мухи... И все равно, уезжать не хотелось. Только-только разведали парки и выгодные вкусные магазинчики, только-только распаковали вещи...

Я лениво обзванивала риелторские агентства, когда у Роуз лопнуло терпение и она решительно нашла уютный домик в тихом Литтл Уингинге. Сестрицу ужасно бесили всякие слухи про мой дом и мою семью.

Еще бы! Какова одна сестра, в точности такая и другая окажется. Народная мудрость.

И хоть наизнанку вывернись – никого не переубедишь.

Так что Роззи не чаяла времени, когда я прекращу портить ей репутацию.

Дом номер четыре оказался весьма хорош.

Не было в округе и следа заводов, трущоб, речек-вонючек. Тишь да гладь, Божья благодать.

А пацану Вернон обустроил спаленку в комнатке под лестницей. Надежно укрытой от наглых любопытных глаз.

Теперь любой беспардонный хам, любящий совать длинный нос в чужие дела, заглянув к нам не смог бы сказать, что в этом доме живут два мальчика.

Так началась новая глава в моей исторически-важной жизни.

В городке обжились быстро.

Приятно вспомнить те деньки.

Да еще, к своему счастью, я познакомилась с дивной старушкой, живущей за два квартала от нас.

Ну, как – дивной? Убожище то еще. Маразм и прочие старческие заболевания цвели и пахли.

И даже, наверное, не стоит про запах в одной строке с миссис Фигг. Потому что воняло в ее доме знатно.

Особо выделялся запах капусты и запах кошатины. Отвратительный, въедливый запах кошек. Не таких кошек, понимаете, которые чистенькие-пушистинькие бегают по квартире. А гулящих тварей. Приссали весь дом. Пометили его – до слезящихся глаз. Да на все это наложился запах старого человека. Это ужас какой-то!

А у меня еще после беременности чувствительность к запахам почему-то так никуда и не исчезла.

Вещи после визита к старухе приходилось стирать (а детские вещички безумно хотелось выбросить).

Подошвы ботиночек каждый раз отмывала с хлоркой. И категорически запретила Маугли разуваться в том доме. Пятки-то так не отдраишь, как обувную подошву!

Но я закрывала на все это глаза.

Пусть у нее давно съехала крыша, а кукушка в черепушке сдохла и воняет, но ОНА ЕГО ВИДЕЛА!!!

Я думаю, дальше и объяснять не нужно, да?

Я могла оставить мальчишку с ней, а вернувшись, не бояться увидеть пустое кресло и жизнерадостное уверение: “Вот же он, ваш невидимый мальчик!”

Появилось свободное время.

На новом приходе появились новые друзья и подруги.

Пастор оказался очень приятным человеком, с пониманием относящимся к моим “бредням” про невидимого ребенка.

Иногда я приносила мальчишку с собой и он бродил где-то среди мальчиков-хористов.

Особо верующей или там ревностной я не стала, конечно.

Но в отличие от буйной молодости, службы пропускать перестала. Знаете, странно быть атеистом, когда вокруг творится всякая чертовщина.

И я все еще надеялась, что Маугли сможет как-то... гм... вылечиться от своей ненормальности.

Ну, к чему это я все рассказываю?

А, да! Среди прихожанок я особо сдружилась с Ирмой и Ивонной. И эти невозможные женщины заразили меня своей любовью копаться в земле.

Просто, понимаете, все эти:

- Ах! А тебе отщипнуть кустик пиона?

- Да, да! Я в восторге от твоих пионов. Не видела в продаже этот сорт!

- О, пойдемте смотреть, я достала новый сорт плетистой розы, посажу у северной стены!

- Ах, твоя бордюрная ромашка – это что-то! Давай меняться! Так и быть, я выкопаю тебе взамен кустик хосты. Той самой, помнишь?

И ведь все это цветет, растет, у кого-то криво получилось, у кого-то наоборот пышным кустом колосится – то есть, еще и повод для гордости, для радости. Какой-то азарт, вызов. В общем, разбила свой цветничок и я.

Казалось, жизнь налаживается.

А потом – хоп! – и оказалось, что нифига.

Однажды я забрала Гарри от миссис Фигг уреванного до зеленых соплей и икотки.

Старушка суетилась рядом, но взгляд как-то отводила.

На кухне царил бедлам, словно там что-то взорвалось такое. Ну, или один подкидыш чего-то требовал.

Вообще-то, я предупреждала старушку, что мальчишку нельзя баловать. А в случае всяких капризов сразу, резко и беспощадно, выправлять мозги шлепком по попе.

И даже собралась было провести мастер-класс. Все равно психованная старуха не сможет меня заложить социальным службам – она, конечно, пронырливая, но в городке получила признание первейшей городской сумасшедшей (так что ей просто не поверят, заяви она, что я бью своего невидимого старшего сына).

Но тут вмешался мальчишка, помнящий про мой горячий нрав и тяжелую руку:

- Ма-ик Туууууууууни! – Это он объединяет услышанное. “Мама” – за Дадличком повторяет, а “Туни” – за Верноном. Пыталась добиться от него чинного “тетушка”, но бестолку. Детям всегда проще повторить за кем-то, а тетушкой меня даже Лилс не часто называет. – ик!-Ма-ик!-ма Ту-ик!-у-ик Я-ик! такое не буууудууууууу! – и тычет ладошкой в валяющееся на полу пирожное. На которое дружно шипели пара старухиных кошек.

И как-то мне так сразу сказки всякие вспомнились. Белоснежка, еще всякие отравители.