Пока у мелких говнюков тухли завтраки, я молчала. Терпела. Сжимала зубы и читала дома подкидышу нотации, игнорируя его жалкие потуги отмазаться в духе: “Это не я, оно само!”
Было бы оно само, не было бы оно таким адресным!
Но когда у особо рьяного противника присутствия мамочки на уроках взорвался в руках портфель...
В общем, про визиты в школу я велела мелкому забыть.
Он ушел в свою каморку под лестницей, заперся в ней и прорыдал с надрывом до самого ужина.
Дадличек ходил тихий и виноватый, мусоля конфетину, которой я попыталась его отвлечь.
Старшего брата он любил. И хотя по малолетству не мог понять всех связанных с этим невыносимым мальчишкой странностей, всегда искренне огорчался раздорам в семье.
Я пыталась его отвлечь, а сама боялась однажды преуспеть в этом начинании. Потому что это дорога к краху семьи.
Дома проблемы? Не переживай, малыш.
Дома проблемы. Не переживай, малыш.
Малыш, дома проблемы, почему тебе все равно?
Эх, подсказал бы кто – что мне делать-то?
К ужину мальчишка выбрался из своей норки совсем тихим и поникшим.
Вот лучше бы так там и сидел, со своим распухшим носом и зареванными глазюками.
Скотина неблагодарная! Урод! Сволочь! Так бы и высказала ему все что думаю про ненормальность, ненормальных и их придурошных родителей!
Умерла она! Как ее хоть звали, гадость эдакую?
Где у нее и муженька ее, алкоголика-тунеядца-козла такого, все друзья семьи, ровесники, кузены и кузины? Чтоб их черти взяли!
Он же мелкий совсем, ему товарищи по играм нужны, а не матерящаяся тетка с ее сыном-карапузом. В таком возрасте разница в два года – это не пропасть, это бездна.
Так ее *** *** ******!
Ругалась я про себя, а потому без огонька, скучно и мало.
На следующее утро малой не встал к завтраку. Без писка отправился к Фигг, пока я провожала Дадличку. Отказался играть в школу и снова заперся в своем чуланчике.
Да, ***** ***** ****** *** *** *******! Чтоб **** ****** ****** **********! Ну что я могу поделать-то???
Ну сам-то он головой своей может соображать? Нет?!
Когда мелкий не вышел к следующему завтраку, Вернон озабоченно нахмурился.
На третье утро с рыком вытащил паршивца за шкирняк и поволок на улицу, к машине.
Только и гавкнув, что поговорит с ним по-мужски на мое охреневшее: “Куда вы?”
Вернулись они в то время, в какое и обычно муж возвращается с работы.
Это он его к себе в офис что ли возил? Или на производство?
А не повернулся ли дражайший супруг? Не двинулся ли рассудком?
Чем это может помочь зареванному шестилетнему пацану, которому не с кем играть и который хочет в школу?
Я вот, кажется, выход придумала. И отличный выход! Ивонн немного помогла, если честно.
Церковный хор ведет очень странная тетка, как выяснилось. Экзальтированная до крайности, да еще и крайне недалекая.
Увидела как-то на крестинах отблески от вспышки фотоаппарата, да как закричит: “Благодать! Благодать сходит!”
И таких случаев не один и не два.
Если вдруг в ее присутствии начнут передвигаться вещи, никто не поверит ей, что это напрямую связано с моим сыном. Я надеюсь. По крайней мере, другого выхода что-то не видно.
- Слышишь меня, поросенок? Записала вас с Дадли в хор при церкви. Занятия в понедельник, четверг и субботу с воскресеньем. Основной педагог с придурью и выкрутасов твоих может и не заметить, но там еще литургика и сольфеджио. Если будут жалобы, ты у меня так получишь, что сам не рад будешь своему учебному рвению. Все понял?
- Ага! – А счастья-то сколько, ну что ты тут сделаешь?
- Иди уже, с обедом мне поможешь. Слей фасоль и запусти в кастрюлю. Только фасолины себе в нос не суй.
- Что я глупой? Мама Туни, она туда и не влезет же!
- Это как совать, – хмыкнула я, вспоминая свой старый испуг и ошалелые морды врачей. – Пошли, зубы мне не заговаривай, Супермен! – И я прихлопнула мальчишку по плечу. Он сдавленно зашипел.
Эм? Что это?
Мелкий виновато втянул голову в плечи.
- А ну-ка, сними рубашку, – сузив глаза, но еще не веря собственным мыслям, процедила я.
- Да, ма, да ладно же.
- Сни-май.
Он нехотя стянул рубаху. На плече наливался крупный багровый синяк. Еще несколько россыпью улеглись на предплечье.
Кажется, бил кулаком. Мужчина. Я булькнула горлом. Перед глазами закружилась карусель.
- Марш к себе и сиди там. Цыц! Быстро пошел!
“Мужской разговор”, значит?
Вот так матери семейств и становятся мужеубийцами.
- Вернон, ты где там? Я иду.
На родной постельке очень хорошо себя жалеть.
Лучше ревется только в душе. Но я там уже просидела столько, что в какой-то момент ясно почувствовала – еще чуть и отрастут жабры.
Потому лежала на кровати и рыдала взахлеб.
Ыыыыыыыыыыыыыы!
Дверь заперла.
Но и так утешители под ней не толпились.
В слезах и уснула.
Утром рано меня разбудил этот бизон бесчувственный. На работу ему видите ли. Рубашки в шкафу в спальне, видите ли!
В несвежей иди!
Устав стучать, этот... этот... этот *** ***** ***** выломал дверь!
Вошел, чуть прихрамывая, забрал рубашку, костюм, подобрал галстук, повернулся ко мне:
- Не надо от меня в моем доме двери запирать. В следующий раз сразу выбью.
Тихо так сказал. А я опять в слезы.
Ненавижу его!