Мальчишки

«Я не знаю, как встречу тебя, взгляну на тебя. Останешься ли ты в моей памяти отзвуком прошлого или станешь настоящим.

Наташка, хорошая, милая Наташка. Я ее вижу — я вижу себя. Я тебе никогда, Лешка, не рассказывала о себе, да ты и не спрашивал — ты всегда был умным, правильным. У тебя все, наверняка, как в графике поездов, как в городских прямых улицах. Но там, в городе, я не думала об этом. Я не думала о жизни. Мне просто было весело жить, кружиться в вальсах, смотреть на тебя, любить, как в кино, возвышенно, бездумно — разыгрывать эту любовь перед залом, во что-то верить.

И невозможное возможно,
дорога дальняя легка,
когда мелькнет в дали дорожной
мгновенный взгляд из-под платка.

Это Блок. Мечтательный, раздумчивый Блок. Для меня все было «возможно». Все были хорошими без разбора.

И вот после чистых улиц я уехала на пароходе в четвертом классе (ты думал во втором) около вздрагивающих машин, семечек, мешков, в духоте, — но за бортом открывалась гладкая, близкая и светлая вода. Может быть, вот так, стоя на узкой палубе, открываешь вдруг что-то, задумываешься на большом просторе о своей маленькой жизни и понимаешь, что жил не так, удобно и ладно, не яростно, а по-гостиничному медленно — открываешь себя… А вода летит мимо, вздуваясь, опадая кипящими вулканчиками, вскидываясь белыми усами под сильными винтами.

До деревни, школы, я добралась на машине по грязи и когда спрыгнула в легких туфельках на тяжелую, разбитую дождями землю, когда увидала человека в плотном, мокром плаще, усталого, с крепкими скулами и услыхала: «Все в поле… Спасают хлеб…» — мне стало, Лешка, обидно, сама не знаю за что — за себя. Я села в передней на лавку и долго так зябла, чтоб хоть чем-то быть похожей на человека в мокром плаще…

Мы привыкли к высоким, громким словам. Мы сыплем ими, не вникая в их настоящую суть. Послушай, Лешка, ведь время делаем мы. Пусть это прописно. Пусть это тысячи раз говорено. Однако понимаешь это как-то разом и тогда становишься маленькой гирькой на больших весах.

Поэты пишут: Родина — это травинка, это солнце, земля. Они повторяются, открывая давно известную Америку. Но ощутить себя травинкой — уже другое дело.

Потом все наладилось — и жизнь, и настроение…

Ты купи конфет от меня Наташке. Скажи ей что-нибудь хорошее, теплое. Ей нужна ласка…»

Я тогда купил Наташке шоколад. Она сидела у меня на колене и ела шоколад.

— А почему тебя «фараоном» зовут? — спрашивала Наташка.

— Как бы тебе сказать. Ну, понимаешь, короли такие были…

— С усами?

— Ага. А я люблю считать, всякие значки рисовать… Они называются иксами. Я могу целый день их рисовать… Вот Федька и прозвал меня фараоном…

— И ты не рассердился?

— Нет.

— А кто тебе письма пишет?

— Сестра…