Маленькая черная ложь

Иду по коридору, и мое внимание привлекает какое-то мерцание рядом с домом. Подхожу к окну, зная, что снаружи меня видно.

На дороге стоит машина. Ошибиться невозможно — даже если я не узнаю́ бледную темноволосую женщину на водительском сиденье. Кэтрин снова приехала к нашему дому ночью и смотрит прямо в окно спальни моего младшего сына.

* * *

Выйдя из дома, я запираю дверь, что случается очень редко, но меня беспокоит пропавший ребенок, не говоря уже об анонимном корреспонденте. Ветер, почти не заметный днем, вновь усилился, так что весь дом протестующе стонет и скрипит.

Оставлять записку для Криса на кухонном столе тоже не в моих правилах. Я не помню, чтобы, проснувшись ночью, он спускался на кухню, но эту ночь обычной не назовешь.

«Пошла проверить лошадей, — написала я. — Скоро вернусь».

— Ты шутишь, — бормочет Вел.

— Поехали, лентяй. Разочек отработаешь свой корм — для разнообразия.

Я быстро седлаю его и вывожу со двора по полоске травы, приглушающей звуки.

До дома Кэтрин несколько миль по дороге, но напрямик я доберусь чуть больше, чем за полчаса. Мы уже какое-то время играем в эти игры. Она по ночам проезжает мимо моего дома, иногда останавливаясь на несколько минут. Я подкрадываюсь к ее дому верхом. Я всегда чувствую ее присутствие, и почему-то кажется, что и она знает, когда я рядом. Но мы ничего не предпринимаем. Однажды — возможно, этой ночью — одна из нас попытается найти выход из этого тупика.

И тогда я, возможно, найду дорогу к себе прежней.

Он кару заслужил свою и кару понесет.

Начну вытаскивать себя из поглотившей меня пучины.

Двадцать с лишним лет, большую часть нашей жизни, Кэтрин была моей второй половинкой. Она была мне нужна, даже когда я жутко ревновала ее к Бену. Теперь, через несколько лет после нашего последнего разговора, я совсем потерялась без нее. Я готова отрезать себе руку, разодрать в клочья лицо, если б это могло искупить то, что я натворила. А иногда мне кажется, что все бесполезно, что никакая жертва не поможет мне заслужить прощение Кэтрин.

Смыть Альбатроса кровь.

С заходом солнца острова изменились. Цвета поблекли, сменившись оттенками серого, четкие контуры ландшафта растворились среди теней, но зато проснулись звуки, запахи и текстура. Люди, живущие в густонаселенных частях мира, говорят о тишине и спокойствии ночи. Здесь же, когда немногочисленное население укладывается спать, происходит прямо противоположное. Здесь ночь — это нескончаемая какофония звуков. Птицы в гнездах, мимо которых проезжаем мы с Велом, кудахчут, сплетничают и ссорятся, словно ткут плотный звуковой ковер. Над нашими головами пронзительно галдит птичий молодняк, радуясь полету и свободе. Соколы поют, пингвины на соседнем берегу пронзительно кричат, возмущаясь ветром, а колония альбатросов на вершине скалы, должно быть, обсуждает политику — такими разнообразными и умными кажутся их разговоры. А за всем этим проступает рокот и рев океана.

Я съезжаю с тропинки на пересеченную местность. Судя по сладковатому запаху, это заросли дрока. У границы торфяника запах меняется — теперь это влажная гниль. Усилившийся ветер раздражает Вела, но вскоре мы добираемся до того места, где нужно повернуть, и теперь ветер дует в спину, подгоняя нас.

НЕ ОСТАВЛЯЙ ЕГО ОДНОГО

На полпути едва не поворачиваю назад. Я оставила детей одних. Если кто-то за мной наблюдал, он знает, что меня нет.

— Может, они сейчас там, рыскают вокруг, хотят войти…

Да, Вельзевул умеет внести полезный вклад в любой внутренний диалог. Предположение нелепое. Никакой опасности для спящих детей нет. Я так ему и говорю.

— Родители Арчи Уэста оставили его одного.

— Арчи потерялся. Сбежал. Не нужно ничего выдумывать.

— Ты себя в этом убеждаешь, милочка.

— Мы поедем домой, когда я скажу. А теперь заткнись.

В спальне Кэтрин горит свет. Я вижу его с расстояния полумили. В этом нет ничего необычного — Кэтрин часто не спит в такой поздний час. Бывает, что ночью она уплывает на лодке и бросает якорь в какой-нибудь укромной бухте. Может, у нее тоже бессонница.

Последний участок пути идет вдоль дороги, но я предпочитаю обочину, чтобы заглушить стук копыт. Мне виден верхний этаж дома и края скелетов, но живая изгородь из дрока скрывает все остальное. Спрыгнув на землю, я нахожу укромное место за каменным выступом и привязываю Вела.

В изгороди есть просвет. Протискиваться между колючими ветками неудобно, но я уже проделывала это раньше. Нагибаю голову, съеживаюсь — и вот я уже на другой стороне. Подходя к дому, ловлю себя на мысли, что жду, что Кэтрин выглянет и увидит меня или что Куини почует мое присутствие и залает.

Вел негромко фыркает, и через секунду я слышу другой звук — тихий, низкий, человеческий. Какое-то пыхтение, чуть громче вдоха. Кто-то идет. Я прячусь в живой изгороди и жду.

— Эй?