Маленькая фигурка моего отца

Для меня, — а меня спустя всего несколько дней перевели обратно в Вену, в Росауерскую казарму, — польская кампания тоже стала всего лишь генеральной репетицией. Снимки, которые я сделал во время польского похода, я, за небольшим исключением, мог сделать на любом войсковом плацу. Когда целая батарея открывала огонь и от взрывов вырастали гигантские облачные грибы, фотографии получались что надо. Но собственно боевые действия, рукопашные в мой объектив не попадали…

Французская кампания, о которой я уже успел тебе кое-что рассказать, с самого начала и до конца протекала совершенно иначе. Каких-нибудь два-три дня, и немецким войскам удалось продвинуться далеко за Арденнские горы. Французы ведь находились намного южнее, за линией Мажино, они и ахнуть не успели, как мы уже дошли до Мааса. Нашим быстроходным танковым дивизиям, которые в нужные моменты поддерживали самолеты люфтваффе, слабые французские части не могли оказать сопротивление, даже задержать продвижение не могли!

Во Франции, — продолжает отец, — я по-прежнему был рядовым пропагандистских войск. Я еще не добился того положения, занять которое мне предстояло впоследствии, но все же. Потом-то я дослужился до звания собственного военного корреспондента при штабе дивизии! Но даже на своем скромном посту я сумел сделать весьма недурные снимки.

Вот, например, какая атака, любо-дорого поглядеть, вскоре после пересечения бельгийской границы. А вот классическое применение огнемета — наши войска уже продвинулись вглубь страны. А вот артиллерийский обстрел, просто загляденье, было это, дай Бог памяти, в Эперне. А вот гражданское население спасается бегством, эту пару с детской коляской, если правильно помню, я сфотографировал в Компьене.

Вот тут хорошо, как всегда, поработали наши летчики: кажется, это всё, что осталось от товарной станции, вот только забыл, от какой. А вот подбитый английский истребитель, смотри, как он в штопор-то вошел! А вот точно редкостный снимок, такой еще поискать: танки в приделе церкви. А вот порт Дьеппа: когда мы туда вошли, застали уже одни дымящиеся руины.

Война — дело жестокое, само собой, но мы были исполнены решимости закончить начатое как можно быстрее и действеннее. Да, в старика на скамейке, к сожалению, попала шальная пуля, в этом как раз убеждается склонившийся к нему солдат. Но мы пытались расположить к себе мирное население. Вот, например, плакат, мы такие развешивали повсюду: «POPULATIONS ABANDONNEES, FAITES CONFIANCE AU SOLDAT ALLEMAND»…[21]

Само собой, мы тоже несли потери. Вот, например, снимок из военного госпиталя: перенесшие ампутацию занимаются физкультурой, чтобы укрепить мышцы для ношения протезов в будущем. Вот солдатские могилы, целые серии фотографий, на которых сплошь солдатские могилы! Обер-лейтенант Ханс Валькер, род. 23.11.1916, ум. 11.6.1940; унтер-офицер Эрнст Лавач, род. 21.12.1919, ум. 11.8.1940, - а я ведь всех их знал.

Мой отец рассказывает еще несколько эпизодов, призванных показать ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЛИЦО войны. Вот, например, французский летчик, которого только что взяли в плен, не стесняясь, бросается ему на шею. «Mon ami, pour moi la guerre est finie!»[22] — воскликнул летчик. И с нежностью, совершенно не свойственной немцам, поцеловал отца в лоб.

Другие военнопленные показывали отцу фотографии своих близких. «Voici mа femme, voil mes enfants, voila mes parents…»[23] Отец тоже доставал бумажник и протягивал французам фотографии своих близких. Это моя мать, а это моя невеста.

В бумагах отца я обнаружил специальный выпуск газеты «Фелькишер Беобахтер» от пятницы, четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года. «ПАРИЖ ПАЛ, — гласил заголовок, набранный огромными буквами, — НЕМЕЦКИЕ ВОЙСКА ПОБЕДОНОСНО ВХОДЯТ В ГОРОД!» Ниже было помещено официальное заявление Верховного командования вермахта, из которого следовало, что Париж отныне — открытый город.

«Сегодня капитулировал Париж, — пишет отец в письме, датированном понедельником, семнадцатым июня, и посланном с полевой почтой. — Этой же почтой посылаю письмо маме, в котором описал все подробно. Меня переполняет глубокая, искренняя радость оттого, что я остался невредим и смог участвовать в этой кампании. Скоро я все-все тебе расскажу и покажу снимки…»

— Но лучшие военные фотографии, — произносит голос отца на пленке, — да и, возможно, лучшие фотографии во всей моей карьере я сделал в России. Столько интересного никогда, ни до, ни после, вероятно, уже не попадало в мой объектив. С ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ война, конечно, была величайшей трагедией. Но вот С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ФОТОГРАФА… Я ничего не мог в этом изменить и по крайней мере попытался извлечь из всей этой ситуации для себя лучшее.