Маленькая фигурка моего отца

Заглянув в палату, я обнаружил, что койка, на которой в день моего последнего посещения лежал отец, опустела. С трудом преодолевая ужас, я сглотнул комок в горле и спросил у сестры, которая как раз застилала ее свежей простыней, что сталось с пациентом Хенишем. «Он в палате 15-А, — ответила она, — можете его навестить, но особенно не утомляйте, ему как раз делают переливание крови». Отец, совсем маленький, почти потерялся в дальнем углу палаты на двадцать коек. Его слабые вены опять ВЕЛИ СЕБЯ ПЛОХО, вся постель был залита кровью, точно на бойне.

— Как медленно, — произнес он, не сводя глаз со словно через силу капающей крови, и подсчитал: за восемь секунд — одна капля. — Иногда мне становится страшно, что она вообще перестанет. Не знаю, сколько я еще выдержу, просто не знаю.

Потом мы оба надолго замолчали, я и понятия не имел, что сказать. Возможно, надо было попытаться как-то отвлечь отца от переливания, но ничего подходящего мне в голову не пришло. В конце концов, он вызвал медсестру и попросил утку, а потом сказал, чтобы я поставил ее под кровать.

Напротив него, на кровати с металлической решеткой лежал исхудавший старик лет восьмидесяти, кожа да кости, тоже подключенный к аппарату для переливания крови. Над ним склонился сын или внук и брил его электрической бритвой. Молодой человек ласково увещевал старика, как маленького ребенка или собаку. Судя по выражению лица, старик никак не реагировал на его речи, да, возможно, от него этого и не ожидали.

Потом старику потребовалось судно, и посетители, сидевшие или стоявшие у коек других пациентов, стали как один старательно отводить глаза. Дама в жакете с каракулевым воротником, демонстративно громко топая, прошла к ближайшему окну и распахнула его. Санитар принял судно, перевернул старика на живот и вытер ему тощую задницу. Дама в жакете с каракулевым воротником сделала негодующее лицо.

— Сегодня, — начал отец и потянулся свободной рукой за бутылкой минеральной воды, стоявшей на тумбочке, — мама принесла мне извещение об увольнении. Значит, мне пора на пенсию, теперь уже окончательно, представляешь? Я еще хочу работать, а меня выталкивают. Не знаю, смогу я все это пережить или нет.

Я как человек, который бежал марафон. Он останавливается, а внутри него все еще бежит: легкие, сердце, все органы и, самое главное, душа. Сидеть, лежать, ничего не делать — нет, это не для меня.

Он с видимым усилием поднес бутылку с минеральной водой к губам. На подушку из уголка его рта по шее с отчетливо проступившими жилами стекла струйка воды. А потом мы опять надолго замолчали, и безмолвие казалось нам громче крика, а перешептывания других посетителей и пациентов доносились словно издалека.

Внезапно босниец или турок, на которого я сразу же, как только вошел, обратил внимание из-за его вязаной шапочки, встал с постели и как сомнамбула направился к двери. Соседи, лежавшие на койках справа и слева от него, что-то кричали ему вслед, но он, как ни в чем не бывало, вышел из палаты, закрыв за собой дверь.

— Кричать-то бессмысленно, — объяснил еще один сосед, — во-первых, он все равно не понимает, а во-вторых, он глухой. В коридоре или, самое дальнее, в саду медсестра его поймает и сделает ему укол.

И действительно, вскоре пожилая медсестра привела боснийца или турка назад, поддерживая под локоть, точно пьяного.

— Безнадежный случай, — констатировала она. — Ну, никак не желает понять, что надо лежать. Когда дедушка умрет, — она указала подбородком на старика на кровати с решеткой, — положим туда этого чурку. А то мне уже надоело целыми днями в догонялки играть.

Наконец, в палату заглянул врач и объявил, что отец недостаточно поработал правой рукой, к которой был подключен аппарат для переливания крови.

— Знаете, в чем вся беда? — вопросил он. — В том, что я обязан бороться за вашу жизнь! Если не хотите жить, можете отправиться домой и повеситься! Я и так уже из-за ваших проклятых вен испортил три иглы, это четвертая.

— Я всегда, — произносит голос отца на пленке, — воспринимал войну как цикл фотографий. Вся Вторая мировая война сегодня лежит передо мной одной единственной огромной стопкой снимков. Если ты действительно хочешь написать обо мне книгу, то должен взять за основу эти фотографии. Если сумеешь как-то использовать их в процессе писания, я дам тебе их. Вот, например, снимки из Польши: осенью тридцать девятого войск пропаганды еще не было, и фотографировал я во время польского похода чаще всего артиллеристов. Вот мы переходим границу, смотри, вот переправляемся через реки, вот занимаем город и деревни. Вот расчет заряжает орудие, вот производит выстрел по цели, вот передислоцируется… Польский поход, особенно для артиллерии, действительно обернулся чем-то вроде маневров, не более.