Маленькие большие вещи

Сначала я думал, что после травмы впал в панику, но только теперь понял, что такое настоящая паника. Страх и мрачные мысли полностью поглотили меня. Я был зол, мне отчаянно хотелось встать и уйти отсюда. Я не мог двигать руками и пальцами, изо рта и горла торчали бесчисленные трубки, и теперь я не мог говорить. Безумное внутреннее напряжение тут же повлияло на меня физически: у меня повысилась тревожность и начались панические атаки. От этого так сильно упал пульс, что с мониторов исчезли все показатели, и сердце остановилось. За следующую неделю я семь раз полностью терял сознание, аппараты начинали громко пищать, ко мне прибегали медсестры, однажды медсестра вернула меня к жизни, быстро ударив по горлу.

Сердце не выдерживало нагрузки, было ясно, что долго я так не протяну. Я смутно понимал, что для регулировки сердцебиения мне поставили кардиостимулятор. Коробочка стояла в изголовье кровати и оглушительно громко тикала. У меня началась лихорадка и горячка. В приступах ярости я хотел выползти из этого бесполезного тела и оставить его на кровати.

Следующие несколько дней были настоящим кошмаром. Я был серьезно болен, никакой возможности еще раз попробовать поставить на место позвонок и спасти меня от хронической травматизации не было, поскольку операция была бы слишком рискованной. Если бы не мои родители, я бы с радостью уснул и никогда бы не проснулся. Но они поддерживали меня, сидели рядом со мной часами, читали вслух, решали вместе со мной кроссворды и говорили, говорили, рассказывали истории, читали сообщения от моих братьев, родственников, друзей и их родителей, а также от других людей, узнавших о том, что со мной случилось. Мы разработали систему, с помощью которой я пытался объяснить, что хочу: родители показывали одну за другой буквы алфавита, а когда доходили до нужной, я издавал какой-то звук. Затем они начинали снова, потом еще раз и еще, записывали и произносили получившееся слово. Времени на «разговоры» у нас было более чем достаточно. Мне потребовалось сорок пять минут, чтобы подсказать им ответ на викторину о британских поварах – Джеймс Мартин. Поэтому я промолчал, хотя и угадал ответ на следующий вопрос – Энтони Уоролл Томпсон.

Я не устаю поражаться тому, как редко родители показывали мне, в каком стрессе и тревоге они пребывали, сидя у моей постели, отдавая мне свою любовь и поддержку. Много позже я стал расспрашивать их, и они рассказали, в каком ужасе находились в те дни в чужой стране, не говоря на местном языке, не зная, выживу ли я, переживая один кошмар за другим. Им пришлось бросить все, оставить младшего сына со старшими, уйти с работы и смириться с мыслью, что отныне их жизнь уже никогда не будет прежней. Их поведение в те дни говорит о том, насколько они оказались сильными личностями и крепкой парой, и я поражен тем, что произошедшее не сломило их. Это меня очень многому научило – научило тому, что благодаря любви других людей, кем бы они ни были, можно выдержать столкновение с тьмой и увидеть луч света в конце тоннеля.

Наконец температура упала, и я немного пришел в себя после психологической травмы. Выяснилось, что остается всего один шанс спасти мою шею – попробовать сделать операцию на спине. Я до сих пор помню яркий свет ламп, когда меня вкатили в операционную. Больничное крыло, в котором находилась моя палата, было оснащено по последнему слову техники, а вот остальная часть больницы располагалась в здании старинного монастыря. Когда меня везли по длинным коридорам, я подумал: «Если я очнусь и смогу встать, то никогда больше не буду принимать то, что у меня есть, как должное!»

Операция прошла успешно в том смысле, что на этот раз хирургам удалось поставить поврежденный позвонок на место. Теперь моей шее не грозили дальнейшие травмы, что было очень важно. Придя в себя, я не почувствовал никаких особенных изменений, состояние оставалось таким же, как раньше: температура, обездвиженность, неизвестность. Когда мои родители вышли из палаты, чтобы побеседовать с врачом, медбрат, следивший за показаниями приборов, сказал мне, что я больше никогда не смогу двигать руками и ногами, и тогда я подумал: «Что? Это полный бред!» Я не мог полностью осознать услышанного, в голове билось только одно: такого не может быть. Оглядываясь назад, я понимаю: таким образом я просто пытался защититься от ужаса, стоявшего за этими словами, превращая их в лихорадочный поток мыслей, затопивших мое сознание. Лишь намного позже я смог понять и принять то, что на самом деле означали эти слова.