Маленькие птичьи сердца

Поскольку Долли теперь вечерами домой не приходила, я стала дольше задерживаться в теплицах. Мои руки все время были чем-то заняты. Я постоянно жадно ощупывала приятные текстуры, гладкие листья, маслянистую землю, прохладный металл садовых столов. Прикосновения насыщали, как пища. В земле мои руки успокаивались, я становилась сама безмятежность; радостный гул земли в моих пальцах был единственным звуком, раздающимся в окружающей тишине. Я не замечала, как проходили часы, не уходила на перерыв или обед, если Дэвид не напоминал мне об этом. Я работала как слаженный механизм. За эту возможность погрузиться в другой мир, за этот высший дар я с радостью отдам все то, что не в состоянии сделать, все лица, которые не могу прочесть. Если мне придется выбирать, я не раздумывая пожертвую умением взаимодействовать с окружающими и вести легкую светскую беседу ради этого чувственного экстаза. Я представила, как безупречный человек вроде Ролло, благоразумный и убедительный, делает мне такое предложение. Для моего превращения понадобится сложная схема лечения; таблетки приглушат мои странности, но ухудшат концентрацию; терапия сделает меня нормальной, но лишит индивидуальности.

Я исчезну внутри себя, моя истинная природа окажется запертой в ловушке кажущейся обыкновенности.

Однако блаженство сенсорного опыта, не слишком яркого, не слишком блеклого, – редкий дар, и за него я готова платить любую цену. Когда окружающая среда нарезается на удобоваримые кусочки, я обретаю целостность. Теплица открывается мне деликатно, по крупицам сообщая информацию о себе. Я живу ради этого морфиноподобного покоя, ради знания, что он доступен мне каждый день. Если громкий шум или искусственное освещение не причиняют вам боль, вы не поймете, какое высшее облегчение приносит тишина и темнота. Мне хорошо знакомы оба состояния; я научилась жить в хаосе и ждать наступления благословенной тишины, зная, что рано или поздно она придет.

Через несколько недель после вечеринки в саду я вернулась с работы и обнаружила два ключа от входной двери на пустом кухонном столе. Ее комната поначалу показалась нетронутой, но, заглянув в пустой шкаф и ящики, я поняла, что она приходила и забрала одежду, которую не взяли бабушка с дедушкой в тот первый раз. Пропал и мой единственный чемодан, свадебный подарок, которым я почти не пользовалась. Она не тронула никаких памятных вещей – ни подарков, ни фотографий, хотя мне казалось, она захочет их взять. У меня вновь возникла надежда, что, возможно, скоро она вернется и снова станет жить дома.

Но на следующий день в теплицу зашла Банни. Я не видела ее с тех пор, как она приходила за вещами Долли, а когда звонила и спрашивала, как там дочь, она отказывалась говорить на эту тему. Дэвид вышел и работал на улице, я одна доедала обед и думала, куда лучше пересадить ряд саженцев, которые плохо приживались. Я спокойно решала эту приятную маленькую задачу, словно погрузившись в теплую ванну, из которой не желала выбираться. Но тут вошла Банни и с любопытством огляделась, будто удивившись, что очутилась здесь, будто случайно зашла не туда. Не говоря ни слова, я смотрела на нее и продолжала есть бутерброд. Вода в моей воображаемой ванне остыла и уже не казалась такой приятной.

– Сандей. Привет, – она говорила медленно и отчетливо, словно осторожно заводила двигатель, а потом вдруг затараторила, будто потеряв терпение. – Ты с Долли давно разговаривала?

Я встала.

– Где она? Я думала, она с вами, – нелепо пролепетала я, будто Долли была книгой или вазой и куда ее положили, там она и должна была остаться, будто мы с Банни спорили о хранении обычной вещи, которую легко заменить.

– Два дня назад она сказала, что поедет к Вите. Не в Лондон, а в тот дом, что рядом с твоим. Отправилась на обед. После обеда я записала ее к своей парикмахерше, но она не пришла. И где она сейчас, не знаю. Может, у тебя?

– У нее нет ключей, – ответила я, вспомнив два блестящих одинаковых ключа на столе.

– Я дважды стучалась к ним в дом; никто не открыл. Ты не видела на улице их машину?

Я задумалась; я постоянно высматривала машину Виты и Ролло, но ее давно не было видно. Я решила – это потому, что мы приходили и уходили в разное время.

Я покачала головой.

– Кажется, не видела.

– Подруга звонила Тому, и тот сказал, что два дня назад Вита с Ролсом съехали, – имя Виты она произнесла коротко и пренебрежительно, зато имя Ролса – мягко и задумчиво, и я поняла, что Вита ей не нравилась. Ничего удивительного, что мать Короля поддалась на легкое обаяние Ролло, но то же качество в женщине ее отпугивало. – Они съехали насовсем. Том подтвердил. И вернулись в Лондон. Но Долли с нами даже не попрощалась, – она замолчала и снова заговорила: – А ведь мы предлагали ей остаться. Не ехать в Лондон, а остаться и поработать на ферме… И я думала, она останется. Но вот так взять и уехать… это… У тебя дома осталось много ее вещей? – спросила она.

– Только то, что ей не нужно. А у вас? Она забрала вещи? Всю свою одежду?

Банни задумалась.

– Да. Но…

– Так это и есть прощание, – ответила я.