Маленькие птичьи сердца

Мы прошли через сад и остановились поблагодарить Банни и Ричарда и попрощаться с Долли. Они так и стояли, выстроившись в шеренгу у калитки, и благодарили уходящих гостей. Я засомневалась и встала в очередь. Я стою в очереди! Чтобы поговорить с собственной дочерью! Ролло, должно быть, почувствовал мои колебания и вышел вперед, обогнав нас с Витой, чего раньше никогда бы себе не позволил. Он строго следовал этикету и обычно топтался позади – закрывал за нами двери, провожал до места, пас нас как непослушных детей. Но сейчас я последовала за ним и наклонилась к Банни и Ричарду; те вежливо поцеловали меня в щеку. Даже Король поцеловал меня, видимо, увлекшись чередой прощаний; едва ли этот поцелуй был проявлением привязанности.

Когда я отошла, он кивнул и произнес: «Сан-дей». Он сказал это резко, словно хотел прогнать меня, а не окликнуть.

Но я все равно остановилась.

– Да. Что?

Чуть раньше я удивилась, услышав, что его жена сказала «пардон?», обращаясь к официанту; интересно, что Король об этом подумал? Поправил ли ее, как часто поправлял меня за время нашего недолгого брака? Король, его мать, да и Эдит тоже, не раз твердили, что в качестве уточнения необходимо говорить «что?», но никак не «пардон?»; «пардон» входило в список запрещенных слов наряду со словами «туалет», «кушать», «типа» и еще несколькими. Я попробовала сама произнести это слово – громко, радуясь своей небольшой шалости:

– Пардон? Пардон?

– Я просто попрощался. Когда прощаются, обращаются по имени. Сандей. Так принято. Разве этого нет в твоей книге?

Он глубоко вздохнул, отвернулся и просиял, увидев Виту в ее прелестной красной шляпке – та стояла следующей в очереди за поцелуями и благодарностями. Я заметила, как он бессознательно сжимал и разжимал кулаки, будто ему не терпелось скорее ее обнять.

– Арриведерчи, – сказала я. – Это значит «до свидания».

Когда я подошла к дочери, мы обе заговорили одновременно, и я тут же замолчала, дав ей слово. Ее глаза сияли, на щеках расцвели два красных пятнышка, как будто у нее была высокая температура.

– Что скажешь, мамочка? – спросила она. – Как тебе мои новости?

– Я беспокоюсь за тебя. Когда ты это решила? Что случилось, Долли?

Но Долли уже смотрела мне за спину; она смотрела на Виту, которая должна была подойти к ней следующей, и ответила что-то невнятное. Я уже давно об этом думала… такой хороший опыт… нравится работать… хотела сделать сюрприз… знала, что ты порадуешься…

Я вспомнила, как Вита часто касалась моей руки и как успокаивала тяжесть ее уверенного прикосновения. Потянулась, чтобы так же похлопать дочь по руке, но та неуверенно посмотрела на мою руку, словно не понимала, чья она.

– Долли, ты решила окончательно? – спросила я. – Бросить школу. Переехать в Лондон.

– Да, уже давно. Мы ничего тебе не говорили, потому что ты стала бы снова и снова обсуждать это со мной и тебе было бы тяжело. Вита много думала. Хотела, чтобы тебе было легче, – она легонько поцеловала меня в обе щеки. – Большое спасибо, что пришла, мама, – добавила она, а когда я ее обняла, прижала руки к бокам, что придало ей нехарактерно неуклюжий вид. Она снова смотрела мимо меня; ее взгляд был устремлен на Виту.

Ролло подошел ко мне и протянул руку, обтянутую бежевым льном.

– Проводить тебя до машины, Сандей? – он указал на Долли и свою жену; те были уже увлечены разговором. Долли отвернулась и наклонилась к Вите; я не слышала, о чем они разговаривали. Ролло же улыбнулся мне, в его глазах было искреннее сочувствие. – Боюсь, это надолго. Вита любит долгие прощания.

Он проводил меня к машине под взглядами Форрестеров и их друзей, как конвой провожает буйного больного. На меня смотрели с тревогой, как на малыша, выбранного идти перед невестой на великосветской свадьбе, – не дай бог что учудит.

Когда Вита наконец села на переднее сиденье, я сказала им обоим, что устала, и добавила, что не хочу, чтобы Вита больше являлась ко мне без приглашения. В ответ они промолчали и всю недолгую дорогу домой сидели тихо. Когда Ролло свернул на дорожку, ведущую к их дому, Вита тут же зашла в дом, не говоря нам обоим ни слова. Ее нарядное платье, высокая шляпка с вуалью, босые маленькие ножки и тишина на улице вместе складывались в ощущение тревожности; она выглядела как человек, сбежавший с места аварии или спасающийся от внезапной опасности. Ролло обошел автомобиль и открыл мне дверцу, не отрывая взгляда от Виты. Он тоже смотрел, как она уходила. Возможно, у него возникло такое же странное ощущение, как у меня, и так же, как мне, ему стало не по себе, потому что он не попрощался, как обычно, запечатлев на моих щеках короткие, как щипки, поцелуи. Вместо этого он обнял меня, прижался щекой к моему виску, слегка сдвинул мою шляпу и тихо произнес: