Маленькие птичьи сердца

Это же работа на лето, раздраженно подумала я, на пару месяцев, да и то они с Витой только ходят по магазинам и обедают – разве это карьера? Через месяц ей снова в школу, снова готовиться к экзаменам на аттестат, а потом Кембридж, она до сих пор надеялась поступить. Может, Ричард все это просто придумал, чтобы было чем прихвастнуть перед гостями в этом году? Надо было все-таки Банни произнести речь, она ни разу не соврала за предыдущие годы. Результаты экзаменов и так хорошая новость. И ребенок. Наверняка Ричард скажет еще и о ребенке. Неужели ему этого мало?

Он, видимо, решил, что выдержал достаточно длинную паузу, и снова заговорил.

– А если Долли наскучит Лондон, тут для нее тоже найдется работа, – он обвел жестом раскинувшиеся вокруг поля и картинно нахмурился.

Шутка была несмешная, но кое-кто из гостей вяло усмехнулся; остальные отреагировали на его попытки шутить, заерзав на стульях или глотнув из бокалов.

Вита и Ролло пили шампанское и смотрели на Ричарда безо всякого интереса. Они сидели, откинувшись на стульях с полузакрытыми глазами, но истинную причину их усталости определить было невозможно – то ли их утомило солнце, то ли речь, то ли долгая вечеринка. Ричард восхищенно взглянул на Долли, которая встала рядом с отцом и бабушкой.

– Мы очень рады за Долли и очень ей гордимся, хотя будем ужасно по ней скучать. Выпьем же за Долли!

Толпа одобрительно загудела, а Долли выступила вперед и встала рядом с Ричардом.

– Спасибо, дедушка. Спасибо всем гостям, – она обращалась к гостям как радушная невеста, спокойная и доброжелательная, какой я ее и представляла. – Хочу сказать тост. Если позволите, – она сделала почтительную паузу и взглянула на Ричарда, прося его разрешения; тот улыбнулся и ободряюще закивал. Она закусила губу и подняла бокал: – За моего папу и его прелестную жену, – она замолчала и обменялась многозначительными взглядами с женщиной с круглым животом, стоявшей рядом с Королем, – и, разумеется, за главную новость сегодняшнего вечера – малыша! За моего братика или сестренку и пополнение в нашем славном семействе Форрестеров!

Гости встали и подняли бокалы, а Король, который обычно всегда молчал во время ежегодных речей, выступил вперед.

– За мою дочь и ее новую работу! – громко и зычно произнес он. Тогда я поняла, почему прежде он всегда молчал. Банни и Ричард, разумеется, понимали, что их сын слишком обаятелен и они всегда будут теряться на его фоне. Король продолжал, глядя на дочь и не глядя на завороженную толпу: – За Долли и ее новую жизнь в Лондоне!

Я вдруг почувствовала себя очень маленькой и словно съежилась на узком и жестком стуле; я ощутила все свои кости, локти, упиравшиеся в ребра, и торчащие щиколотки, прижавшиеся к ножкам стула. Форрестеры сбились в кучку у шатра; в центре лучезарно улыбалась Долли, и все их семейство, казалось, разрасталось и заполняло собой сад, ликующе расширяясь, в то время как я сжималась и становилась все менее заметной.

На некоторое время я лишилась дара речи. Ролло вышел из-за стола и присоединился к группе подвыпивших мужчин средних лет, игравших в крокет в углу сада; Вита тоже смешалась с толпой. Наконец я встала и отправилась искать Виту. Та хихикала с проходившим мимо официантом.

– Вита, – сказала я, – когда Долли решила не возвращаться в школу? Почему ты мне не сказала? Вы забираете ее к себе в Лондон? Даже не поговорив со мной?

Я думала, что заплачу, когда договорю, но тело, казалось, пересохло, окаменело и было не в состоянии выдавить из себя ни слезинки. Казалось, внутри меня кружат пылинки, а не течет кровь и жидкость. Как будто в тот самый момент, когда Долли произнесла свою речь, я обратилась в кожаный мешок, набитый деревом, пылью, песком, волосами и костями. Меня слепили заново из всего, что застревает в горле. Теперь эта высохшая мумия пыталась заговорить.

С губ Виты свисала сигарета, ее глаза были закрыты, словно она погрузилась в глубокие раздумья. Она курила, как другие пьют чай – получая от этого почти эротическое наслаждение, закрыв глаза и коротко и тихо вздыхая от удовольствия. Я прервала ее приятное занятие; она резко вынула сигарету изо рта и отмахнулась от дыма. Помада чуть стерлась, но губы по-прежнему были красными.

Она открыла один глаз и посмотрела на меня из-под красной сетчатой вуали.

– Ты очень сердишься, дорогая? Мы только вчера все решили. Это была идея Долли; я, между прочим, удивилась. А ты меня знаешь, я не вникаю в ваши домашние дела, – она глубоко затянулась и медленно открыла второй глаз; поморгала, словно пробуждаясь от приятного сна. Помолчав немного, выдохнула и снова закрыла оба глаза; ее лицо окутал белый дым. Я невольно залюбовалась тенью от ее ресниц на скулах. Она открыла глаза, выбросила окурок на безупречную лужайку Банни и, прищурившись, наблюдала, как тот затухает на траве. Затем поднялась со стула и резко отряхнула красное платье. Она не улыбалась. – Мне это совсем не интересно.

– Это не ответ, – сказала я. – Ты! Отвечай! Зачем увозишь ее в Лондон? Даже не поговорив со мной!