Читаем Маленькие птичьи сердца полностью

Когда я договорила, мои собственные слова вдруг причинили мне боль. Мой голос стал очень тихим; я как будто бормотала себе под нос и повторила сказанное еще раз, громко, однако Кэрол по-прежнему молчала. Тогда я решила, что я, пожалуй, более умелый собеседник и вежливее Кэрол, ведь та даже не пыталась ответить на мои слова, стоившие мне таких усилий. Я заметила ее волосы под мягкой шляпкой – они были уныло-коричневые, как толстый детский восковой мелок. Она завила их, подвернула концы и заколола на шее, сделав что-то вроде корзиночки. Прическа выглядела ужасно неудобной, но текстура ее волос меня завораживала. Мне захотелось взвесить на ладони эту аккуратную корзиночку.

– У тебя очень красивая прическа, Кэрол, – сказала я. Сняв перчатки, я прикоснулась к небрежному пучку своих волос под шляпкой, пытаясь вообразить, что трогаю ее завитки. – Очень-очень красивая.

– Вы такие серьезные, – сказала Вита и положила ладонь мне на плечо, возвестив о своем появлении. Я часто видела, как Ролло делал то же самое. Она села и поставила на стол два стакана. – Что я пропустила? – она взглянула на Кэрол и вытянула руку: – Как поживаете? Я – Вита, – она всегда произносила эту фразу одинаково торжественно, всегда акцентировала «я».

Кэрол пожала ее вытянутую руку.

– Кэрол, – ответила она, – рада знакомству.

А надо было ответить «как поживаете», злорадно подумала я. И еще на ней не было белых перчаток, и в руках она их тоже не держала. Я представила Эдит Огилви в бриллиантах и бальном платье; та неприязненно поморщилась бы при виде такого нарушения этикета.

– Вита. Рада знакомству, – ответила Вита. Ее лицо выражало несвойственную ей сдержанность, и я поняла, что она мне подыгрывает, повторяя слова Кэрол и тем самым показывая, что та все сделала неправильно. – Откуда вы знаете Сандей и Долли?

Мне было приятно, что Вита отозвалась о нас как о паре. Они с Долли так часто говорили о своих общих планах и предпочтениях, что я тоже начала думать о них как о паре; я была отдельно, а они – отдельно.

– Мы… мы с мужем – друзья семьи. Форресте-ров, – Кэрол, видимо, научилась произносить эту фамилию как Банни: подчеркивала первый слог, затем делала короткую паузу и быстро выговаривала оставшиеся звуки. – А вы, Вита?

– Я и муж, – Вита замолчала, поискала взглядом Ролло и указала на него, – друзья Долли и Сан-дей, – она подчеркнула это «и», показывая, как гордится нашей тесной дружбой, и моя маленькая семья вдруг показалась более важной и внушительной, чем все семейство Форрестеров. – Мы их о-о-очень любим, – мы улыбнулись друг другу, и я почувствовала себя невестой, чего не случалось со мной даже на моей свадьбе.

– Мы с Сандей как раз говорили… – Кэрол выдержала паузу для драматического эффекта. – …О моей дочери Иви. Иви – водная душа, – она произнесла это очень четко и официально, словно сообщая полное имя дочери записывающему его чиновнику. – Больше всего на свете Иви любит плавать, а еще рисовать. С малых лет она рисовала лисьи мордочки так: кружок и два треугольника.

Очень искусная стилизация. Очень художественно. Так все говорят, – она снова посмотрела вдаль, и на лице опять застыло это странное выражение, словно ее захлестнули далекие болезненные воспоминания.

Я так и не отреагировала на ненужную мне информацию о ребенке, которого лично не знала. Все подруги моей дочери увлекались плаванием и рисованием, мне бы даже в голову не пришло сообщать об этом малознакомым людям. Может, сказать «это интересно»? Такой ответ обычно нравился всем.

Я взглянула на Виту; та стояла и терпеливо кивала Кэрол, словно надеялась, что та наконец объяснит ей, зачем начала рассказывать про Иви – водную душу. Но я в кои-то веки опередила Виту; я ведь знала, что Кэрол больше ничего не добавит.

– Это очень интересно, Кэрол, – сказала я.

– Интересно, правда? – тут же подхватила Вита. – Просто захватывающе! С ума сойти. Только представь.

Она взглянула на меня, кивая и картинно прищуриваясь, точно поглощенная серьезными раздумьями. Со мной Вита нарочно утрировала мимику, чтобы мы могли общаться без слов, как другие люди. Кэрол, явно пораженная столь бурной реакцией Виты, медленно кивнула в ответ на признание художественных талантов своей дочери. Она, кажется, порадовалась, что в разговор вступил кто-то, кто понимал всю серьезность обсуждения.

Вита демонстративно взяла меня за руку.

– Простите… Кэтрин? Там наша соседка, нам надо с ней поговорить. С вашего позволения, – и она увела меня к Филлис, которая сидела одна и смотрела в свой стакан.

Филлис подняла голову и радостно улыбнулась; она нас узнала. На ней была ярко-розовая шляпа с коричневыми перьями за лентой. Когда мы подошли, я увидела, что перья куриные; видимо, она у своих кур их и надергала. Вита звонко чмокнула ее в обе щеки, а я неуклюже похлопала по руке.

– Привет, – сказала я, – славная шляпка, Фил-лис.

Она покраснела, но улыбнулась и потрогала шляпу, словно проверяя, на месте ли перья.

– Правда, милочка? Это моя любимая. Правда, пришлось ее немного обновить, но я всегда рада возможности ее выгулять.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
iPhuck 10
iPhuck 10

Порфирий Петрович – литературно-полицейский алгоритм. Он расследует преступления и одновременно пишет об этом детективные романы, зарабатывая средства для Полицейского Управления.Маруха Чо – искусствовед с большими деньгами и баба с яйцами по официальному гендеру. Ее специальность – так называемый «гипс», искусство первой четверти XXI века. Ей нужен помощник для анализа рынка. Им становится взятый в аренду Порфирий.«iPhuck 10» – самый дорогой любовный гаджет на рынке и одновременно самый знаменитый из 244 детективов Порфирия Петровича. Это настоящий шедевр алгоритмической полицейской прозы конца века – энциклопедический роман о будущем любви, искусства и всего остального.#cybersex, #gadgets, #искусственныйИнтеллект, #современноеИскусство, #детектив, #genderStudies, #триллер, #кудаВсеКатится, #содержитНецензурнуюБрань, #makinMovies, #тыПолюбитьЗаставилаСебяЧтобыПлеснутьМнеВДушуЧернымЯдом, #résistanceСодержится ненормативная лексика

Виктор Олегович Пелевин

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза